Наблюдая за пустельгой, он вспоминает Кэт. Когда-то они приехали сюда вместе, и в воздухе зависла точно такая же птаха. Кэт ее заметила. «Смотри, и не шелохнется, — сказала она тогда. — Ветер дует, а ей хоть бы что — висит себе. Как у нее так получается?» И сегодня Глин видит другую птицу, видит волосы Кэт, брошенные ветром на ее лицо, чувствует ее руку на своей. «Смотри! — говорит она. — Смотри!»
И Глин отвлекается от размышлений о времени; он замечает, что поток его наблюдений, бездумный и свободный, — отличный пример хаотичной, спонтанной мыслительной деятельности. Он знает достаточно о теориях долговременной памяти, чтобы определить: то, что он узнал мельницу и остатки крепости, относится к семантической памяти, которая отвечает за факты, слова другого языка. Сведения всплывают в памяти самостоятельно, без контекста. Он просто знает, и эти знания, наряду с прочими, делают его человеком мыслящим, и, по его глубокому убеждению, мыслящим куда продуктивнее многих других. Тогда как образ Кэт, вызванный в его памяти созерцанием зависшей в воздухе пустельги, — работа эпизодической памяти, которая у каждого своя и обусловливает знания человека о самом себе. Без нее нас ничто бы не связывало с этим миром, и мы стали бы сродни душам в чистилище. Подобные проблески воспоминаний делают нас цельными и обозначают течение нашей жизни. Они говорят нам, кт́о мы.
Глин встает. Внутренние часы то и дело напоминают ему о семинаре. Пустельга вдруг подается в сторону и стремительно пикирует вниз. Глин направляется к своей машине. Он узнает ее благодаря той же семантической памяти и может водить, потому что полезные навыки хранит память механическая. Без нее мы бы попросту не могли ничего и, онемев от изумления, пялились бы на руль.
Как все ненадежно, думает Глин, уверенно двинувшись вниз с крутого холма. Как она ненадежна, эта цепочка автоматических процессов, необходимых для ежедневной жизнедеятельности, происходящих одновременно. И правда, обдумывая эту мысль, Глин успевает замечать различные мелочи, связанные с этим местом, ради которого он сюда и пришел. Он визирует валы и пытается определить, где был вход в крепость. Сравнивает с прочими развалинами кельтской эпохи. Но эти мысли пронизаны чем-то еще. Не какой-то умственной деятельностью, а скорее состоянием, ощущением. Все время включается эпизодическая память. Вот он уже вспоминает, как они с Кэт устроились тут, чтобы перекусить сэндвичами, как она заметила в траве орхидею и завопила: «Смотри! Красота какая!», как внезапно припустивший дождик заставил их стремглав бежать к машине.
