И она умерла. В сорок три. Никто даже не предполагал. Хотя это-то как раз естественно.
Помню, как Кэт первый раз позвонила мне: «С мамой что-то ужасное». Так я обо всем узнала. После этого прошло всего несколько месяцев — четыре, шесть? Я приезжала домой так часто, как могла, но я тогда была страшно занята на своей первой работе, даже на выходных, и потом, дома была Кэт.
Я знаю, ей было всего шестнадцать. Но она всегда была ближе к матери, чем я. Она волновалась, ведь в том году ей предстояло заканчивать школу, — волновалась задолго до того, как заболела мать. Конечно, позднее она могла пойти в колледж после шести классов, ну, или еще куда-нибудь в том же духе. Тем не менее не пошла.
Это я занималась похоронами — так? Теперь-то я смутно помню, но иногда какие-то обрывки нет-нет да и всплывут в памяти. Как папа сидел с «пустым» лицом и ничего не делал — он явно пустил все на самотек. Как я сказала: «Ладно, не беспокойтесь, я этим займусь». Как звонила в церковь и в похоронное бюро — хлопотать насчет похорон. В двадцать два года и не знаешь толком, как разговаривать с подобными людьми, но в итоге все получилось. Помню даже чувство некоторого удовлетворения — мне подумалось: раз я с этим справилась, то с остальным и подавно.
Сама Кэт все это время была точно чумная. Почти не разговаривала. И подурнела. Точно ее задули, как свечу. И стала обычным подростком, угловатым, с мартышечьим личиком. Около года она такой оставалась, а потом постепенно наружность вернулась к ней, люди вновь стали заглядываться, теперь и мальчишки тоже, конечно. Естественно, она очень быстро отбилась от рук. Папа жил как робот — день за днем просто делал то, что надо было делать. А потом он сошелся с соседкой, Дженни Питерсон, или скорее она с ним, и они поженились.
Кэт говорит: «Я не могу жить с папой. Дженни меня не любит». Она говорит это снова и снова, каждый год. Говорит совершенно отчетливо — ее голос звучит спокойно и как будто издалека. И больше ничего. Как бы Элейн ни прислушивалась, она слышит только это.
А что ей ответила я?
Послушайте, не могла же я пустить ее пожить к себе? Я и так снимала в Чизвике комнату на двоих и экономила каждый пенни на первый взнос по ипотечному кредиту. К тому моменту ей исполнилось девятнадцать. Мы были точно с разных планет, и уже не в силу разницы в возрасте, — разные вкусы, склонности, все. Мы бы друг друга просто не вынесли. И не то чтобы у нее не было друзей. У Кэт всегда были друзья — толпы друзей.
