Но, как гласит третий закон Чизхолма, “…любые предложения люди понимают иначе, чем тот, кто их вносит…”.
Хлопцы “для общего развития” как-то вообще не приняли во внимание, а сосредоточились почему-то на “по-быстрому”. Опасаясь прослыть тугодумами, уточнять задачу не стали, поднапряглись самую малость, решая, как бы это организовать “по-быстрому”, и посредством нехило развитой дедукции определились коллегиально: в основной, больше некуда.
Основным для комиссии был исторический отдел Кремлевского спецхрана.
Документов там — тонны, но, поверьте мне на слово, все они вовсе не предназначены “для общего развития”. Скорее для определенных специфических отраслей и, по большей части, с различными степенями допусков — от “Сов. секретно” и “Особой важности” до таких вообще замысловатых грифов, как “Только тов. Молотову. Больше — совсем никто!!!” и “Лично Юр. Вл. Читать один раз не выходя”.
Куда “не выходя” — в эфир, из себя или просто из помещения, — не уточнялось: видимо, Юр. Вл. был человеком догадливым.
— Нам бы, Настя Ивановна, по Калмыкии чего-нибудь, — задушевно попросил старший в паре — Юра Дружинин, просовывая шоколадку через решетку, отделявшую шестидесятилетнюю хранительницу гостайн от посетителей. — Так сказать, для общего развития.
— Можно без грифов, — обаятельно улыбаясь, дополнил ведомый — Вася Харьковец. — Лишь бы постарше, от ВОСР и — вниз. В глубь веков.
— У меня без грифов только пипифакс, — не купилась на обаяние Настасья Ивановна, оборачиваясь на необозримые ряды стеллажей и напрягая цепкую память. — Калмыкия, значит… Вас депортация интересует?
— Это когда было? — уточнил Вася. — До ВОСР или после?
— Тугой ты, Васятка, — укоризненно глянула поверх очков Настасья Ивановна — с шепелевскими питомцами общалась уже год, могла себе позволить некоторую фамильярность. — Разве такая гадость могла до революции произойти?
— Тимофей Христофорович просил постарше, — напомнил Юра. — Чтобы без коммунистических ревизий и всего такого прочего…
— Ну, тогда ждите полдня. — Настасья Ивановна защекоддила решетку и отправилась в недра своих владений. — Где-то чего-то там такое было — уже и не помню…
Насчет “полдня” и “не помню” Настасья Ивановна кокетничала: более тридцати лет бессменного служения на одном месте и феноменальная память позволяли ей без особого труда ориентироваться в необъятном скопище папок, томов и документов, делая нашу архиваторшу незаменимым человеком как для множества государственных мужей, так и для простых клерков.
