— Какай, какай…
О чем она? О чем торопливым шепотом просит эта сестра — в застиранном белом халате, в фуфайке под ним и шалью, туго намотанной сверху? Бородатая и усатая от старости, толстая коротышка — именно так и должен выглядеть Бог, являясь на Землю. Именно так, ведь главный божественный признак — бесконечное милосердие.
— Какай, девочка, умница моя, постарайся. Давай-давай-давай-давай…
И тут случилось главное чудо. Высрался ребенок! Настоящий. Свалился в таз, расплескивая дерьмо.
— Подыши чуток и еще поднатужься, — сказала сестра.
Девочка, не слушая, повиновалась, из нее полилась кровь, вывалилось скользким мешком что-то вроде кишок, но она уже точно знала — все кончилось хорошо.
Сестра всмотрелась в таз и вдруг, выругавшись, поковыляла из комнаты.
Вернулась с врачом — тем самым, волосатым и злющим. Он, сев на корточки, тоже всмотрелся в таз и тоже начал ругаться.
— Что же вы творите, бабы, суки, мерзавки! — говорил он. — Что же вы за проклятые бабы! Что же вы за сучье племя такое! Да сколько же можно! Ни родить, ни убить толком не могут. Какая же тварь косорукая закачивала раствор?
Пока он ругался, хмурая сестра отвела девочку помыться, выдала едко пахнущую тряпку в бурых и желтых разводах.
— Вот, затычка тебе. Изгваздаешь, бросай вот сюда, здесь возьмешь новую. Ясно?
В ответ на непонимающий взгляд вздохнула, сложила тряпку в длинную колбасу и показала, как надо зажать ее между ног. Концы тряпочной колбасы выдавались далеко вперед и назад, смешно задирая сорочку.
— А как ходить с ней?
— Ногами. Как пингвин. Зажимайся крепче. Вон койка тебе, иди спи.
Спать хотелось, очень. Но ведь там — ребенок! Девочка поковыляла за сестрой.
— Ну что, Васильевна, калия хлорид? — усталым голосом спросил злющий врач.
— Вроде кювезу в родилке починили… — непонятно отозвалась сестра.
Врач насупился, помолчал, потом сказал:
— Тогда помой его, что ли…
— Это девка.
— Один хрен. Я пойду позвоню. Если возьмут в кювез…
— Чего им не взять-то.
— Да он, наверное, помер.
А мама будущей Магдалины пока сидела на корточках, отклячив жесткий тряпочный хвост из-под драной больничной сорочки, и восхищенно рассматривала малыша.
Был он лысый, гадкий, очень маленький — с худую курицу, блестящий и черный, смазанный чем-то белым, похожим на воск. Только ножки и жопка — почти нормальные, желто-красные. Он лежал, зажмурясь, и лениво царапал стенку таза — там, где откололась эмаль. А на пальцах у него были настоящие длинные ноготки!
