Отряд вышел на улицу, и разговор прервался. Приходилось следить, чтобы не задеть никого или нечаянно не сбить с ног. Хачиро вышел вперёд, и, глядя поверх голов, повёл отряд. Людская толпа покорно расступалась перед самураем, но шепталась позади, и часто ватажники слышали непонятное, но явно злое слово «гэндзин». Иван сам не заметил, как стал смотреть по-волховски и с недоумением отметил, что злились именно люди, а барсуки, лисы, псы и даже кошки провожали отряд добрыми улыбками. Но нежить есть нежить. Без баловства обойтись не может. Одна явно молодая лиса, всего лишь с двумя хвостами, улыбаясь краешком губ, дождалась Джуна и негромко проворковала: «Мя-я-яу…»
Оборотень оборотнем, а инстинкты никуда не делись. Джун зарычал и ритуально заскреб задними ногами по притоптанной глине. Девушка с испуганным видом стала отмахиваться зонтиком. Хачиро истуканом замер посреди улицы, положив руку на рукоять большого меча, – по всей видимости, молодой человек не знал, что сделать. Оборотень готовился напасть на человека, но оборотень был свой… Девушка была прекрасна и, судя по зонту, из небедной семьи. Иван заторопился к самураю, но события понеслись галопом. Из какой-то подворотни вывалился большой человек с ярко-рыжими волосами, с нелепой шапочкой на голове. Отшвырнув взвизгнувшего Джуна ногой в грязном сапоге, он схватил девушку за руку:
– Герою положена награда! Пошли!
Волхв всмотрелся – и вздрогнул от отвращения. Кроме безумной похоти и мерзкого желания причинить боль слабому в одурманенном вином человеке больше ничего не было. Он был счастлив, что никто из этих «макак» с ним не справится, потому что здесь он самый большой! Хачиро втянул воздух сквозь зубы, перестал колебаться и сделал шаг вперёд. Вдруг вперёд выскочила крупная трёхцветная кошка и стала кланяться перед рыжим. Иван с изумлением увидел раздвоенный хвост и вспомнил слова самурая. Только вот убивать животное ему не хотелось, тем более, она была сейчас на их стороне. Худенькая девушка с выбеленным лицом, не переставая лепетать и кланяться, незаметно высвободила ручку первой дивчины из лапы громилы и повела его обратно в переулок. На прощание она обернулась, нашла глазами Ивана и подмигнула. Самурай замер, не сводя глаз с побледневшей кицунэ, а та, непрерывно кланяясь, уже что-то щебетала. Ватага очнулась и мрачно уставилась на атамана. Тряхнув головой, Спесь Федорович повернулся к Геллеру:
– А ты говоришь, ногами бить не можно…
