— Что вы хотите этим сказать?
Тысяча чертей!
— Я хочу сказать, что выпуклость, которую вы заметили, должна войти в ваше тело…
— Войти в мое тело? Куда?
Мисс Чудл напоминала испуганного кролика.
— В рот?
— Внутрь вашего тела, — решительно заявила Корделия.
Девушка встала, по-настоящему шокированная.
— Я не верю вам. Я сообщу о вас в полицию. Корделия снова попыталась заговорить с ней.
— Возможно, если вы побеседуете об этом со своей матушкой…
— Моя мать леди, а не какая-то вульгарная особа.
Корделия тоже встала, и ее новые шарфы блеснули в полумраке.
— Тем не менее, мисс Чудл, вы со временем обнаружите, что я говорила вам правду.
— Такие отвратительные вещи не могут быть правдой, и я не верю ни единому вашему слову.
Она взглянула на Корделию и добавила тихим голосом:
— Войти в меня? Куда?
Корделия взяла себя в руки и попыталась очень мягко наглядно ответить на ее вопрос.
На лице девушки отразился ужас.
— Нет! — завизжала она. — Я не верю вам.
Флейта оборвала мелодию на половине ноты.
Прежде чем Корделия успела остановить мисс Чудл, она выскочила из комнаты, промчавшись мимо ширм (и забыв уплатить), потянула дверь и взбежала по железным ступенькам на Литтл-Рассел-стрит.
В конце первого месяца они пересчитали свои скудные доходы. Их посетило всего семь человек (не считая незаплатившей мисс Чудл). Корделия была убеждена, что вся эта затея не стоит выеденного яйца, и считала ее плодом фантазии, пробудившейся после выпитого портвейна; она волновалась из-за Рилли и миссис Спунс и не переставала спрашивать себя, как можно было быть такой глупой. Ей хотелось вернуться к мистеру Кеннету на Бау-стрит и узнать насчет работы, однако Рилли и слышать об всем этом не хотела.
— Для новичков мы просто преуспели. — А затем она добавила с загадочным видом: — Я заняла немного денег, достаточно, чтобы продержаться еще два месяца и позволить себе несколько бутылок портвейна. Я верю в то, что наше дело расширится.
— Заняла? — Корделия не скрывала, насколько ее шокировала эта новость. — Но у кого?
— У Регины. Нашей соседки.
— Что?
— Она сама предложила нам шесть фунтов. Я ведь говорила тебе, что у нее спрятаны деньги под матрацем. Деньги за стихи. Она настаивала.
Корделия закрыла лицо руками. Они сидели у огня на Литтл-Рассел-стрит. Ее больше не спрашивали о гипнофренологии. Ее больше не просили продемонстрировать возможности месмеризма. Имена древних греков тоже не упоминались. Однако с самого начала у Корделии появился страх быть разоблаченной. Каждый раз, когда Рилли приводила нового клиента из-за крашеной ширмы, Корделия думала, не станет ли этот человек тем, кто гневно бросит ей в лицо: «Обманщица!», и этот крик будет слышен далеко за окнами подвальчика.
