— Я сожалею, леди Гамильтон, эта тема не входит в рамки нашей встречи.
— Вы не понимаете. Все это время я думала противоположное. Я думала о нем как о враге. И все это время, если он ждал… Если это было то, что увело его отсюда, маленький кусочек бумаги…
Жак Десерней? Искушение задать ей вопросы было так велико, что ему пришлось физически подавить его, сложив руки на груди.
— Если у вас возникнут какие-либо еще вопросы о сэре Эндрю, леди Гамильтон, пожалуйста, не стесняйтесь снова обратиться ко мне. И мне очень жаль, но я более не могу быть ничем вам полезен сегодня.
Она покачала головой. Грант понял, что мятежное выражение в ее глазах было надеждой. Затем он увидел: она приняла тот факт, что беседа закончена, овладела своим лицом и сумела улыбнуться ему, хотя губы ее дрожали.
— Нет, я признательна. Вы были очень добры. Спасибо за то, что вы уделили мне время, когда вы, должно быть, так ужасно заняты. Я не буду оказывать на вас давление. Это несправедливо.
София сделала шаг вперед и протянула руку, и он склонился и поцеловал ее на прощание, с чувством, что каким-то образом в последнюю четверть часа именно она оказала ему услугу, а не наоборот.
Себастьян приехал на бал, готовый развлечься. Днем ранее леди Эллвуд упомянула на улице, что его военная миссия и посещение бала были несовместимы, но он изменил свое мнение. Было нетрудно оказать некоторое влияние и удостовериться, что он получит одно из ста семидесяти пяти приглашений, которые герцогиня Ричмондская распространила среди высшего английского общества, находящегося в Брюсселе.
Он был вынужден прийти из-за желания вновь испытать волнение, которое он почувствовал, когда вошел на территорию герцогини, посмотрел в лицо Чарльза Леннокса и знал, что тот, в свою очередь, не имеет не малейшего понятия о нем — Леннокс, герцог Ричмондский, наместник короля, который убил пылких республиканцев в студенческие годы Себастьяна. Что могло быть забавнее, чем существовать в непосредственном соприкосновении с врагом и оставаться вне подозрения? Английская конфиденциальность, английские манеры, английская гордость обычно пугали Себастьяна, когда он был моложе, они создавали некий гладкий, блестящий организм, который был слишком однородным, чтобы проникнуть внутрь. Но он уже давно научился действовать без этой безупречной структуры, и хотя она могла выглядеть целостной и чистой снаружи, он знал, что внутренне она портилась и разлагалась, и ее можно было уничтожить.
