Он всегда хватался за все лучшее, что могла предложить Англия, а в душе презирал ее в то же самое время. Эта двойственность окрашивала его карьеру и его амбиции, и в большей части его жизни приспособила не только его мысли, но даже и его чувства. Себастьян помнил, каким чужим чувствовал себя, будучи ребенком, отстраненный как от своих родителей, так и от мира школы и родственников в Англии. Без какого-либо руководства откуда бы то ни было ему пришлось болезненно открывать себя, подталкивать себя к тому, чтобы увидеть, как далеко он может зайти, найти смелость измерить и оценить, на что он был способен. Эти открытия были одинокими, пугающими и полными напряженного, бросающего в дрожь волнения. Он помнил Фристонский лес и лису в капкане: он осмелился искалечить ее, просто чтобы понять, на что он способен. Ему не нужен был пушистый хвост в качестве трофея — он выбросил его. Ужас, который он испытал полчаса спустя, когда они все вместе натолкнулись на умирающее животное, был равным ужасу Эндрю и Софии. Но его ужас был другим, потому что он был пронизан острым чувством своей собственной силы.
Место сбора на центральной улице, которое герцогиня Ричмондская зарезервировала для бала, очевидно, когда-то было помещением, где выставлялись кареты. Оно выглядело достаточно большим, это Себастьян успел отметить, когда рассматривал его через плечо графини, в то время как она приветствовала его самого. Герцог стоял рядом, разговаривая с двумя гусарами, и Себастьян мельком посмотрел в сторону на острый высокомерный профиль. Его удивило то, как мало враждебности он испытал, но это был вечер для более крупных дел. Леннокс мог подождать.
Себастьян прошел внутрь и остановился на некоторое время, чтобы понаблюдать. Зала для танцев казалась огромной, ее стены были покрыты обоями с рисунком, изображающим увитые розами шпалеры. Яркими пятнами выделялись офицеры в своих сверкающих мундирах, в то время как дамы напоминали цветы в нарядах нежных оттенков кремового или белого. Он не мог увидеть Софию Гамильтон, но она должна была находиться здесь; было почти одиннадцать часов.
Двое гусаров подошли к нему и представились: капитаны Вернер и О'Грэди из Седьмого Британского полка. Он сказал им, что приехал верхом и после бала возвращается на свой пост. Их расположение было более свободным — они сняли комнаты в отеле в городе, привезли свою парадную униформу туда из лагеря и ужинали по-царски, прежде чем появились там. Из всего этого было очевидно — они не знали, что происходит на расстоянии едва ли двадцати миль. Себастьян рассказал им, что только что услышал: во второй половине дня Бонапарт двинулся на север по дороге к Брюсселю.
