Никогда еще военная тюрьма не была так переполнена, как в эти дни. О том, чтобы прилечь, нечего было и мечтать. Но настроение у нас было прекрасное, потому что теперь мы уже не ломали себе голов над тем, как бы хоть на короткое время выбраться на свободу, а жили уверенностью, что вскоре тюремные двери сами откроются перед нами.
За время войны народ поумнел. Только тот, кому подолгу приходилось живать под одной кровлей с мужиком, способен был понять, какую школу прошел крестьянин за эти четыре года. Теперь его кругозор уже не ограничивался деревенской околицей, и в политической борьбе он начинал видеть нечто большее, чем забаву для господ.
Даже старый Кечкеш, батрак из имения графов Венкхеймов, вместе со своим внуком торчавший в окопах и защищавший тирольские горы, а теперь хлебавший похлебку из одного со мною котла, — и тот научился разбираться в вопросах мировой политики, словно и впрямь проходил всякие науки.
— Немец — союзник наш, — говорил он. — Поэтому нам не наруку, чтобы дела у него шли хорошо. Как только немцу начинает везти, так и у наших господ глаза разгораются, и тогда солдату приходится туго. Но если только немец сдаст, то все наши господа тотчас же прахом рассыплются от одного нашего плевка. Вот я и смекаю: ежели француз соберется, наконец, с силами и задаст немцу перцу, — ну, тогда, может, и я еще на Жужиной свадьбе попляшу… Жужа — это младшая внучка моя. Свадьбу ее будем справлять в начале декабря: она за однорукого Яни Данко просватана, старшего сына Михаила Данко. Вот оно как.
И дядя Кечкеш, чтобы скрыть волнение, принялся теребить свисавшие ему на грудь длинные седые усы.
— Эй, дядя Кечкеш, смотри, выдернешь свои крысиные хвосты!
— Да, да… — продолжал старик. — В начале декабря. А и хорош парень этот Яни! Вот только одну руку у русских оставил. Но даром, что однорукий, а любого другого, у которого обе руки целы, за пояс заткнет…
— Что же русские на его руку позарились? — засмеялся кто-то. — На что она им далась?
— Нечего тебе, сынок, над русскими зубы скалить, — отозвался Кечкеш. — У русских учиться надо. И мы ведь тоже не лыком шиты, а вот сидим, сложа руки, ждем-пождем, когда же всему этому безобразию конец будет, немцев поругиваем, а сами, небось, ничего не делаем? Русские, те по-другому рассудили. «Ну, будет!» — сказали они себе, да как дадут барам по башке! Да так дали, что у тех навеки уже отбили охоту людей на войну посылать… Вот оно как! Таких людей уважать нужно, учиться у них надо, а не то, что…
