— Фальсификация выборов, — заключил он и грязно выругался.
Больше в политику он не совался.
Мама всюду следовала за ним. Иногда они ссорились, но все всегда кончалось примирением и объятиями — то со смехом, то со слезами.
На сей раз, когда свечерело, мама, Силвинья, Туникинью и я дожидались, чем кончится очередная папина авантюра. Уже темнело, а папы все не было. Водитель грузовика заявил:
— Ну, если так и дальше пойдет, то раньше будущего года до Бразилиа мы никак не доберемся.
Но вскоре появился папа. Он смеялся и насвистывал веселую песенку. Он свистел всегда, когда был доволен.
— Ну, что? — спросила мама.
— Привет от старика, — весело ответил папа. — Это он вам прислал.
Мама развернула сверток, расчувствовалась и снова завернула. Это был сыр.
Папа поглядел на нас — на свою семью — глубоко вздохнул, посмотрел на запертую дверь и велел нам с Силвиньей залезть в кузов, куда уже успели погрузить весь наш скарб: кровати, камин, шкафы, стулья и кастрюли. Вместе с мамой и Туникинью папа сел в кабину, и грузовик отправился в путь.
Когда мы выехали из города, уже стемнело. Силвинья задремала на тюфяке, а я разлегся кверху пузом на другом, уставившись в небо. Глядя на огоньки, вспыхивавшие за тучами, я все думал, как было бы хорошо, если бы Алиса поехала с нами.
Потом я заснул.
Здесь мы будем жить
В Бразилиа мы приехали через два дня, но ни я, ни Силвинья, ни Туникинью не увидели стеклянных зданий. Мы проезжали мимо них на рассвете, когда еще спали, а когда папа нас растолкал, я увидел только бурые деревянные домишки.
— Вставай, соня, приехали, — сказал папа.
Я протер глаза и стал высматривать дворец Алворада, площадь Трех Ветвей Власти, кафедральный собор — все, о чем сообщалось в журнале.
Но ничего подобного не было.
Не было реки, называемой Фисон. Не было солнца, не было золота. Впрочем, солнце вскоре взошло, распугивая тьму и освещая уличную пыль, рассохшиеся деревянные домики, грустных и сонных людей.
Папа посмотрел на нас, рассмеялся и стал болтать без умолку.
— Это Тагуатинга, дорогие мои. Здесь мы будем жить. Бразилиа — вон там, и мы когда-нибудь туда переедем. А пока обоснуемся тут, в этом дерьме.
Мама попросила папу, чтобы он не выражался, а он, назло ей, снова выругался. Тогда мама засмеялась, покачала головой и произнесла вслух: дерьмо. Туникинью попытался повторить это слово, но с его уст сорвалось нечто невразумительное. Все мы засмеялись, а папа отворил дверь нашего дома.
