— Какое еще разрешение?
— Раз нет, — говорят ему, — будешь петь серенады в полиции, и скажи еще спасибо, что мы тебе гитару об башку не раскокали!
А тот сразу скис и говорит:
— Сержант, если б я знал, давно бы взял разрешение.
Он хотел еще что-то сказать в свою защиту, да получил по морде и тут же замолк.
Когда нас доставили в участок, моя креолочка вдруг заорала так, что чертям тошно стало, мы уже были одеты и застегнуты на все пуговицы, но смешно, наверное, было на нас глядеть — мы походили на двух мокрых куриц, я был ни жив ни мертв от страха, а она орала, точно резанная.
Но вдруг что-то на меня нашло, я обнял ее за плечи и сказал:
— Успокойся, любимая, все будет хорошо.
Она тут же перестала плакать и лишь тихонько всхлипывала, таращась на меня, как маленькая, но тут капрал наподдал мне сапогом по заднице и заорал:
— Ну ты, козел, руки-то не распускай, ты в полицейском участке, а не у себя дома!
Меня запихнули в камеру, где было восемь человек: два гомосексуалиста, один из них носил кличку Анита, три вора, двое убийц и один старик, обвиненный в изнасиловании собственной внучки. Почтительно всех поприветствовав, я попытался уснуть, хотя и задыхался от запаха мочи и кала. Через несколько минут в камеру втолкнули негра, который отливал у столба, и певуна в шляпе-котелке. Ночь не сулила ничего хорошего.
Гомосексуалист по кличке Анита что-то шепнул на ухо старому сатиру и пристроился рядышком со мной, а я заорал и стал звать сержанта. К решетке подошел капрал и спросил:
— Что такое?
Я говорю:
— Господин капрал, мне надо выйти.
А он в ответ:
— А ну, заткнись, ты что, по морде хочешь?
Гомосексуалист Анита заржал и ответил за меня:
— Я хочу, я хочу!
А капрал орет:
— Пошел ты на хрен, я спать хочу.
И оставил нас дрожать от страха в темноте.
Мне вспомнились папа, мама, суровый дедушка, растянувшийся на скамейке Теку, куда он делся-то? Вспомнились мои подружки, вся моя прошедшая жизнь — и ничего хорошего я в ней не нашел. Я — самое жалкое и одинокое из всех земных созданий, несчастнейший из смертных, и если я умру здесь, изнасилованный гомосексуалистом по кличке Анита или кем-нибудь еще, никто и слезы по мне не прольет. Я сел, прислонившись к стене, уронил голову между колен и потерял счет времени. Настало утро, я протрезвел, мне было холодно, и я без конца кашлял и чихал. Старый сатир глядел на меня похотливыми глазками из-под красных век, гомосексуалист Анита перешептывался с другим гомосексуалистом, а воры спрашивали убийц, не найдется ли случайно у них закурить.
