Почувствовав, что Калигула теряет над собой власть, потянулась к брату Друзилла, что-то нашептывая ему на ухо. Все в городе знали, что она одна может смягчить сердце Гая Цезаря, и Мессалина была вынуждена признать, что вмешательство императорской сестры на этот раз было как нельзя более кстати.
Услышав голос Друзиллы, Калигула быстро успокоился. Поднятые плечи опустились, гримаса сбежала с лица и, не стесняясь нескольких тысяч зрителей, успевших занять отведенные им места, он обнял хрупкие плечи сестры и прижался к ее рту жадным поцелуем. Все затаили дыхание, глядя, как оскверняются незыблемые семейные традиции Рима. А Калигула, поняв, что вызвало напряженную паузу в разговоре, погладил тонкую шею девушки.
— Какая прелестная шейка, а махни я рукой — и головка сестры слетит с ее прелестных плеч… Что уставились? Почему Осирису можно трахать свою сестру Изиду, а мне свою нельзя даже поцеловать?..
За спиной невозмутимо взиравшего на арену Макрона беззвучно возник распорядитель игр и что-то прошептал на ухо префекту претория. Тот поднял ладонь, прося подождать, и склонился к уху императора:
— Манлий спрашивает, можно ли начинать мунера? Все ждут твоего приказа.
Тяжело дышащий Калигула огляделся по сторонам: на трибунах жадно ожидали начало действа несколько тысяч человек, рассевшихся согласно занимаемому ими месту в римской иерархии. Первые ряды по традиции оккупировали сенаторы, за ними — всадники, а наверху галдела городская беднота. Среди мест на галерке два отдельных сектора были отведены женщинам и не надевавшим еще мужские тоги юным зрителям. В проходах между рядами суетились разносчики воды, торговцы сувенирами и букмекеры.
— Голубь будет сегодня биться? — спросил он капризно, разглядывая посыпанную зеленым песком арену.
— Да, Гай Цезарь, в последней паре.
— Хорошо… Тогда начинайте, и побыстрее, а то я уже успел проголодаться.
* * *
Первая половина дня не вызвала у Мессалины ничего, кроме скуки. После торжественного открытия игр выступали дрессировщики, показывали свое искусство венаторы, танцевали смертельные танцы с быками участники таврокатапсии, а Калигула любезничал с Друзиллой, совершенно не замечая расстроенную гостью. Пропадали даром нечеловеческие усилия, затраченные на придание ее красоте законченности праксителевской статуи.
На Мессалину вообще никто не обращал внимания, кроме императорского дяди, придурковатого Клавдия, которого даже параноик Калигула, уничтожавший всех, кто хоть как-то мог посягнуть на его власть, оставил в живых, превратив в придворного шута. Шмыгая носом и стыдливо улыбаясь, почтенный Клавдий, который приходился двоюродным дядей и ей тоже, предлагал девушке то фрукты и воду, то подушечку под спину, не видя, что его внимание Мессалину не столько радует, сколько раздражает.
