Нет. Их обучали не дакиты. Их школа не была школой убийства, которая не признавала двух ударов там, где можно было обойтись одним. Ведь даже Сор Сойга, когда был вынужден учить не только убивать, но и фехтовать, пришел к танцам, которые увлекли его лучшую ученицу, не сразу. Он долго думал, зачем ударять десять раз, если после первого удара соперник должен упасть, истекая кровью, пока не придумал: Кама или сражалась с тысячью противников, убивая их в своем танце и своем воображении одного за другим, или сражалась с бессмертным духом – аксом или ашуром или еще каким-нибудь демоном, которого можно поразить только тысячью ударов, а не одним. Нет, Фалко и Адамас не сражались друг с другом, как сражались бы два ветра, но оба были властителями пустоты, оба наносили удары и отражали их, руководствуясь не расчетами и заученными связками приемов, а внутренним ритмом и чутьем. И Рубидус был таким же.
Две победы Каме удалось удержать, нанеся удар первой. Две чистых дакитских победы. Но что она будет делать, если первый ее удар будет отбит? А что делал Сор, когда выходил против своей ученицы? Ведь ей так ни разу и не удалось зацепить мастера, а он всякий раз оставлял ее с синяками, даже в те дни, когда у нее получалось все.
Что же он сказал ей однажды? Что же он сказал, что-то такое, что впервые ей, познавшей и ветер, и пустоту, и спокойствие в схватке, показалось глупостью? Но если эту глупость сказал тот, кого она так и не смогла победить, так может быть, это все-таки не было глупостью?
Он сказал ей – плыви.
Как это плыви, не поняла Кама.
Плыви, повторил Сор. Медленно и плавно.
В чем, спросила она его, в воде?
Нет, ответил Сор, в том, что вокруг тебя.
Зачем плыть, не могла она понять, зачем медленно и плавно?
Чтобы быть стремительным и точным, ответил наставник.
Но как плыть, допытывалась она.
Не знаю, признался Сор и добавил только одно: отдели тело от духа. Дух – плывет. Тело – летит.
Больше они об этом не говорили.
В первой схватке из трех финальных победил Адамас. На несколько сотен ударов Фалко Адамас ответил несколькими сотнями ударов и еще одним. Магический огонь пожрал наложенный Софусом невидимый панцирь, Адамас и Фалко обнялись, как братья или близкие друзья, и удар гонга возвестил о новом испытании для Камы.
– Рубидус Фортитер! – пронеслось над трибунами.
Кама не смотрела на противника. Не могла. Не смотрела, но чувствовала его взгляд, который обжигал ее даже сквозь шлем. На мгновение она вовсе закрыла глаза, потом открыла, потому что удар гонга все-таки поплыл над ареной, и Рубидус медленно поднял меч, и она сама себе вдруг сказала: «плыви», и поплыла навстречу ему, уцепившись, как за льдину, за собственное тело, которое вроде и подчинялось ей, а вроде шло само по себе. Как за льдину, за саму себя, за холод, за ледяную искру в груди, за тошноту, которая вымотала ее в последний день ардуусской дороги, за синее пятно на груди, оплавленные пуговицы и мертвую гнедую. «Плыви», – сказал Сор. «Плыви», – сказала она сама себе, чтобы секунду, которая отделяла ее от Рубидуса, превратить в минуту, оставляя секундой. Что говорила ее мать, которую учил не Сор Сойга, а неизвестный Каме дакит, который, может быть, когда-то учил и Сора Сойгу, а ведь ее мать была если и не лучшей фехтовальщицей, чем она, то уж и никак не худшей. Когда заберешься наверх, говорила она, когда покинешь простой и понятный дом и заберешься на неимоверную высоту, где видны и звезды, и вся Земля на многие тысячи лиг вокруг, строй там наверху опять же простой и понятный дом, иначе нет никакого смысла ни в чем. Когда шагнешь от простого к сложному, когда станешь умельцем и виртуозом, когда познаешь музыку Энки, которая звучит в каждом шелесте, тогда вспомни то, с чего начинал, и вложи то, чего достиг, в самое простое. И начни все сначала.
