Сбросив мокрое от утренней росы и ставшее тяжелым платье, Алёна вошла в воду.
1
Разбойный лагерь многоголосо шумел, вторя гомону леса. Гулящим здесь было покойно: ни тебе бояр, ни стрельцов, ни истцов царских. Глубоко в дебри лесные забрались они, жили вольно, весело. На разбой выходили нечасто, но отводили душу кровушкой детей боярских, приказных да челядинцев, набирали добра всякого: и мехов, и орудия, да и про зелье ружейное не забывали. А набравшись всего да нагулявшись вволю по усадьбам да по кладовым монастырским, уходили опять в леса.
Сегодня в становище было суетно – ждали атамана со товарищи да с богатой добычей. К пятнице обещал атаман возвернуться.
– Не едут? – высоко задрав голову, время от времени кричал кто-нибудь из гулящих, обращаясь к парнишке, сидящему на ветке сосны.
Лагерь затихал, прислушиваясь.
– Не видать! – отвечал тот, и все опять возвращались к своим делам.
Посреди поляны чадил костер. Возле него суетился красный от жары и выпитого хмельного мужик. Он с трудом поворачивал тушу лося, поливая ее растопленным жиром. Жир обильно стекал с боков и, падая на раскаленные угли, шипел, источая прогорклый запах.
Рядом на пне сидел еще один мужик с взлохмаченной бородой. Глотая голодную слюну, он глубокомысленно взирал на красную лоснящуюся тушу.
– Сказал же тебе: не дам мяса, пока атаман не отведает, – повернувшись к нему, выкрикнул красномордый.
– Я чо, прошу? – басит тот. – Не дашь и не надоть.
Он встает, стоит раздумывая и опять садится.
Привалившись к могучему дубу, тихо разговаривая, сидят двое.
– Иван, а хороши ноня хлеба земля уродила.
– Да-а, – вздохнул худой рыжебородый мужик, – колос справный, налитой, как грудя у молодухи.
– Сейчас бы с серпом пройтись, благодать!
– Хорошо, да, – откликнулся собеседник. – Бывало, на зорьке встанешь – и в поле. Птицы заливаются, роса обжигает, бодрит, грудь расправишь, жить хочется, как хорошо, и помолчав, добавил: – А осень придет, хлебушко свезешь на двор приказного, а сам с голодухи зимой пухнешь.
– Да-а, что верно, то верно. Шкуру с живого дерут: государево дай, и приказному дай, и монастырю тож отдай, а сам лебедой пробивайся с ребятишками. Как-то они там, бедолаги?!
– Растравил ты меня, брат Сергий. Вот приспеет время, ужо доберемся мы до животов боярских, за все посчитаемось, – сквозь зубы процедил Иван.
– Скорее бы уж, а то лежим здесь пузо растимши, а женки наши на барщине, как треклятые, руки рвут.
