Ну да! Он только временно оставил все свое лучшее. Но вот добрые европейские державы любезно возвращают ему «Валя-Карбунэ», горничных, респектабельный клуб, «Ой-ру», а вместе с ними самоуверенность и аппетит.
«Лучший день моей жизни! — думает Скоповский, восседая в коляске. Знаменательный день! Надо будет его запомнить».
Скоповскому очень льстило, что вместе с ним прибывала в его имение княгиня Долгорукова. Скоповский был падок до громких титулов и имен. Сам он не бывал у Долгоруковых, но слыхал, что это цветущее имение в отличном состоянии, хотя покойный муженек Марии Михайловны князь Долгоруков успел порядком поразмотать наследство. Впрочем, осталось еще предостаточно.
В Швейцарии, в Женеве, Скоповский был представлен княгине. Княгиня жаловалась на ресторанную кухню и ругала «эту страну сыроваров и коммивояжеров». Она была большая патриотка! И когда Скоповский предложил Марии Михайловне с дочерью отправиться к нему и там переждать, пока все уладится, она охотно согласилась.
Скоповский и в пути не уставал успокаивать княгиню, одновременно вселяя этими рассуждениями уверенность и в себя.
— Поверьте мне, Мария Михайловна, что особенно миндальничать с красными не будут. Научены! Если бы в самом зародыше искоренять эту крамолу… А то, видите ли, Государственная дума, речи, проекты… А всех этих подрывателей основ, революционеров, вместо того чтобы перевешать каналий на первом попавшемся телеграфном столбе, видите ли, отправляли на жительство в северные деревни! Вот теперь они и показывают себя! «На жительство»!
Скоповский фырчал и долго не мог успокоиться, а княгиня, улыбаясь одними глазами, наблюдала за переменами в его лице.
— Да, мой друг, — вздохнула она, — мы были слишком уверены в своей силе, слишком уверены! Вы правы, у нас слишком доброе сердце. Вот я, например, чего только я не делала для наших крестьян!..
— Но теперь-то ясно: такого положения не потерпят. Я в этом ни на минуту не сомневаюсь. Помилуйте! Взять хотя бы один только пример: помещики Браницкие…
— О! — сказала княгиня. — Браницкие! Цвет польского общества!
И глаза ее увлажнились не то от умиления, не то от сочувствия Браницким:
— Я слышала, у них большое несчастье, у них погибли оба сына во время беспорядков? В кадетском корпусе?
— Вот именно, княгиня! И нельзя забывать, что Браницкие — это не больше не меньше как двести пятьдесят тысяч десятин земельных угодий на Украине. Двести пятьдесят тысяч! Браницкие — это миллионы!
