Котовский. Книга 1. Человек-легенда - Борис Дмитриевич Четвериков

Княгиня Мария Михайловна Долгорукова была в том неопределенном возрасте, когда женщине можно дать под сорок, а можно — и все пятьдесят. Княгиня была великолепна. Страх перед подкрадывающейся старостью заставлял ее чуточку злоупотреблять духами, одеваться ярче и пестрее, чем бы следовало, и кокетничать слишком навязчиво и откровенно. Но все это выходило у нее очень мило. Даже тем обстоятельством, что у нее взрослая дочь, Мария Михайловна тоже подчеркнуто щеголяла. Она как бы говорила: «Вот видите, моя Люси совсем взрослая, а между тем я еще так молодо выгляжу».

Мария Михайловна была в дорожном, но и эта огромная шляпа, и белая вуаль с мушками, и шуршащая синяя шелковая мантилья, и яркий зонтик, который, собственно, вовсе был не нужен, — все было так необыкновенно, так модно, так броско… И Мария Михайловна так заразительно смеялась и придумывала столько поручений офицерам, которые окружали ее экипаж…

— Серж! Я хочу вина… Я совершенно продрогла.

И молоденький Серж, мальчик, бежавший за границу после разгрома революционными войсками кадетского корпуса в Петрограде и теперь очутившийся почему-то в составе румынской армии, в восторге и упоении мчался отыскивать вина.

— Юрий Александрович! Узнайте, далеко ли до Кишинева? Какие ужасные дороги! Вся Россия состоит из ухабов! Почему нет ухабов во Франции, в Париже? Ведь можно устроить, чтобы не было ухабов?

Капитан Бахарев, к которому обращены были эти слова, спешил выполнить поручение княгини и готов был извиняться за плохое состояние бессарабских дорог.

Подъезжал справиться о здоровье княгини румынский коренастый полковник. Он сообщал при этом, что погода неважная, и возвращался к своей части, молодцевато подкручивая усы и считая, что очень мило поболтал с интересными дамами.

Мария Михайловна ехала в роскошном экипаже, сверкающем, лакированном, на резиновом ходу. Рядом с ней помещались бесчисленные картонки и Люси ее дочь, блондинка с голубенькими глазками, пухлыми губками, и вся в бантиках, в бантиках — не девушка, а сюрпризная коробка.

Офицеры, поотстав от экипажа, чтобы выкурить сигарету, делились впечатлениями от знатных путешественниц, грубовато, по-армейски острили, спорили, кто лучше: мать или дочь, — и все время расходились во мнениях.

В самом деле, княгиня вполне могла еще нравиться. В ней чувствовалась порода. И она была так изнежена, избалована жизнью. Сейчас по ее холеному лицу скользила временами печальная тень. Может быть, впервые ей приходилось вот так, ранним, холодным, неприветливым утром тащиться по скверным дорогам, впервые сознавать, что она вынуждена считаться с какими-то обстоятельствами, подчиняться чужой воле… И на лице ее появлялась иногда горькая улыбка, которая ей очень шла.