Веня уже добежал до опоры. Он поднялся на ней во весь рост на фоне спокойного пасмурного неба и, размахивая руками, пронзительно засвистел.
— Ну? — повернулся к Филину папа Чингис.
— Ровно три минуты, — горько сказал горбоносый Валерка Филин и опустил руку с часами. На его лице появился отпечаток тоски и грусти.
Папа Чингис улыбнулся и ответил:
— Плакали твои часики, Филин. — Улыбка у него была добрая и сочувствующая.
Но победителей судят.
Когда Веня, потный, сияющий и довольный (таким довольным обязательно будет Брумель, когда возьмёт высоту в три метра), спустился с опоры и подошёл к костру, начальник колонны Гуревич сказал сердито:
— В цирк можешь ехать хоть завтра. Понял?
Лучше всего было молчать. Когда человек тонет, ему бросают спасательный круг, а когда человека ругают, спасательный круг для него — молчание. Веня знал об этом не хуже других. Он ничего не сказал Гуревичу, а хотел сказать очень многое. Веня только посмотрел на его тонкие, чисто выбритые усы и виновато опустил голову.
— Кто разрешил подниматься на высоту без пояса? Канатоходец нашёлся. Сегодня получишь по колонне выговор. Строгий! — Гуревич старался говорить сурово. Он бы сказал Вене совсем другое, но не имел права. Он, например, мог сказать ему: «Ты отличный парень, Венька. Если бы я был директором московского цирка, ты бы у меня был гвоздём программы». Но белоресницый Гуревич не стал шутить и хмуро добавил: — Голова у тебя, Калашников, кедровыми шишками набита.
Всё было высказано. Начальник колонны поправил синий свитер под полушубком, повернулся и молча пошёл к помятому «козлику». У машины он остановился и сказал:
— Зайди ко мне после работы.
Хлопнула дверца «козлика», забрызганная таёжной грязью, и скоро шум мотора затих где-то за деревьями.
Веня присел у костра и вздохнул.
Вот так всегда, подумал он. Всегда так у меня. Я к чудесам рвусь, а меня за уши держат. Разве так можно? Ни к чёрту не годится такая философия. Ни к чёрту. Если Гуревич хочет, чтобы я стал другим, пусть возьмёт что-нибудь потяжелее и стукнет меня по голове. Это единственный выход, разумный и правильный.
Веня выбрал на совковой лопате, на которой жарились толстые кружочки варёной колбасы, кусок потемнее — прожарился, значит, получше — и, обжигаясь, ел без хлеба. Есть ему не хотелось.
Была суббота, короткий день на трассе. Обед всухомятку — привычное дело.
Потом он полез в кабину трактора перематывать портянки.
— Дела, Венька, — сказал горбоносый Филин. — Пятый выговор у тебя. Теперь ты у Гуревича вот где сидеть будешь.
