Он послушно закивал и прошамкал: «Конечно, конечно». «Дело зашло далеко. Надо глядеть в оба». По счастью, на другое утро он нащупал, пройдясь языком по деснам, острие первого нового зуба. С невинным видом он предъявил его сначала сиделке, потом врачам, притворяясь, что теперь решительно потерял дар членораздельной речи. Но зубы стали прорастать с поразительной быстротой, один за другим. До конца недели прорезались все. Каждое утро приходил для осмотра дантист, который вел записи и уже готовил статью. Несколько дней ушло на воспаление десен, и при всем желании он не смог бы нормально разговаривать. Счастливые были денечки, он снова чувствовал себя в безопасности, защищенным от неприятных сюрпризов. Чувство это сопровождалось приливом энергии и уверенности в себе, каких он не помнил со времен войны, когда организовал в Пьятра-Нямц движение «За возрождение культуры» (как его окрестили местные газеты), уникальное в масштабах Молдовы. О движении похвально отозвался сам Николае Йорга, будучи приглашен к ним в лицей прочесть лекцию. После лекции, уже у него дома, маэстро был приятно удивлен зрелищем тысяч томов по ориенталистике, классической филологии, древней истории и археологии.
— Почему же вы не пишете, коллега? — несколько раз повторил Йорга.
— Пишу, господин профессор, уже десять лет тружусь над одной работой.
Тут вмешался Давидоглу со своей дежурной остротой:
— Спросите, спросите его, господин профессор, что это за работа! De omni re scibili!..[8]
С легкой руки Давидоглу этой остротой встречали его всегда, когда он входил в учительскую с охапкой новых книг, полученных поутру то из Парижа, то из Лейпцига, то из Оксфорда.
— Когда вы намерены остановиться, Доминик? — пытали его сослуживцы.
— О какой остановке речь, я в лучшем случае на полпути…
Увы, потратив еще до войны свое небольшое наследство на редкие книги и путешествия с познавательной целью, он был вынужден по-прежнему преподавать в лицее латынь и итальянский, которые давным-давно его не интересовали, и убивать на уроки уйму времени. Если уж что и преподавать, он предпочел бы историю цивилизации или философию…
— С вашим замахом и на то, и на другое, и на третье десяти жизней не хватит.
Раз он все-таки ответил, почти твердо:
— Можно быть уверенным по крайней мере в одном: что на философию десяти жизней не понадобится.
— Habe nun, ach! Philosophic durchaus studiert![9] — с пафосом процитировал учитель немецкого. — Продолжение вам известно.
