Найдя острый кусок железа, он проделал в поролоне на расстояниях, равных обхвату головы, серии по три дырки: для глаз и носа. Примерив и убедившись, что все сделал правильно, он сорвал с головы эластичный бинт, которым прижимал наушники к голове, сбросил наушники, вату, "беруши". Все это теперь лишнее, теперь, когда у него есть поролон. Корчась от боли, которую обрушила на его уши стена необузданного звука, он быстро примерился, чтобы отверстия для глаз и носа встали точно, быстро, плотно, внатяг обмотал голову и закрепил поролон эластичным бинтом.
В изнеможении и блаженстве он упал на мусор и долго лежал, наслаждаясь. Но вдруг страшная мысль обожгла его: как теперь есть и пить? О том, чтобы вырезать в поролоне дырку для рта, не могло быть и речи. Это все равно что опустить через ров замка мост, открыть настежь ворота и сказать врагу-звуку: добро пожаловать, заходи, проникай внутрь когда захочешь. Зубы — отличные проводники звука — тебе в помощь.
Это значило, что придется снимать поролон иногда, пусть раз в день, пусть раз в два дня, но придется. Набивать рот едой и одевать поролон обратно, и уже затем, в благодатной тишине жевать: кусок не полезет в горло, пока мерзкий вой окружающего мира бродит внутри головы, как ему вздумается. Но если часто снимать и надевать поролон, то ог быстро придет в негодность, а найдется ли другой такой поролоновый лист?
Долго он лежал, пытаясь решить дилемму, пока наконец гениальное прозрение не озарило его душу светом: есть и пить вообще не нужно. Эти потребности — иллюзия, навязанная людям узурпатором-звуком, чтобы держать их в вечном рабстве! И холод — тоже иллюзия. Единственная реальность — это безмятежность тишины, и только ради нее стоит жить.
Совладать с иллюзией жажды было очень сложно, и он пошел на временное отступление, став пить из выброшенных бутылок с остатками минералки прямо сквозь поролон. Иллюзия голода первые два дня свирепствовала, тщась удержать власть над ним. Но потом она стала ослабевать. Иногда вспыхивала она с новой силой, но то была всего лишь агония страшного демона. И вот, настал день, когда желание питаться полностью прошло. Издохнув, адское чудовище раздавило второе своей тушей — болезненная тяга к воде тоже исчезла.
Дотемна он просидел на свалке, вяло дрожа, а потом двинулся на поиски какого-нибудь теплого подвала. В честь победы над двумя главными демонами можно было покутить, поддавшись обаянию подпаска — демонёнка по имени "холод". Однако мир, озлившийся на него, сопротивлялся, ставил подножки, наливал тело тысячепудовым свинцом. Андрей вскоре упал посреди улицы и не мог найти сил встать. "Ничего страшного, — решил он. — Святому человеку все равно, где спать. Ему везде рай". Засыпал он счастливым, душу наполняла светлая вера в то, что проснется он в другом, более совершенном мире, мире, свободном от звука-дьявола.
