Выходя встречать, не надо закрывать дверь, иначе к возвращению она слипнется со стеной, и придется лезть сквозь склизкую мерзость. Вернувшись, мы падаем где придется, и не пытаемся лежать в кучу, потому что все равно не согреться, ведь это уже не мороз зимнего воздуха, а всепроникающий холод распада. И лежа, каждый лепит вещи вокруг, чтобы продлить бодрствование. Так делают и книжники, и вещисты у себя в мастерских, и лепщики в своем логове. И все погружаются в беспамятство, не маясь вонью и холодом, а в блаженном, пусть и мучительном от мощи царящего распада, состоянии лепки".
Последнее время на пиках цикла по тротуарам бежали ручейки воды из прохудившихся сугробов. Сквозь вечную дымку иногда проступало даже бледное светлое пятно — это солнце силилось прорвать серый полог. Последний раз до этого оно проглядывало, когда Элабинт только-только покинул гончаров.
Очередной пик шел на спад. Чувство благодати, как обычно, сменилось тяжелым беспокойством. Элабинт шел быстро как мог. Он хотел пройти побольше до излета цикла. Позади, за правым плечом, высилась Башня. Возле нее он не нашел никаких предателей. Излазил здания вокруг, несколько циклов караулил в просторном холле, сделанном в основании башни — и ни намека на человека.
Элабинт шел и шел и старался не оглядываться на Башню. Когда сугробы стали сереть, когда в дверях машин перестали выделяться ручки, но когда окна в домах еще сохраняли прямоугольную форму, беспокойство начало сменяться страхом и отчаянием, как и всегда ближе к закату цикла. Чтобы отвлечься от тающего мира, не высматривать дальнейших признаков распада, чтобы не думать о предстоящих муках вони и неизбывного холода, Элабинт привычно принялся повторять в мыслях писанное о знаниях книжников, создавая перед мысленным взором картинки слов.
"Первое. Мир состоит из неделимых частиц. Они так малы, что их нельзя наблюдать. Между ними находятся огромные пространства пустоты. Частицы хаотично движутся, сталкиваются и разлетаются. В разное время они движутся с разной скоростью. Чем больше в них скорости, тем больше реальности в вещах. Когда частицы не движутся, тогда всё — глина.
Второе. Мир бесконечен — бесконечен по глубине. Можно остановиться на очень маленькой частице и считать ее неделимой, а можно опуститься еще глубже и обнаружить еще меньшие частицы. По-настоящему неделимые частицы существуют в такой глубине, до которой не добраться никогда. Также всегда можно найти более крупное тело. Человек — крупное тело. А город — еще крупнее. Но город — песчинка по сравнению с шарообразной планетой, на которой мы живем, и с вращением которой связана мерная поступь циклов. Есть и другие планеты, и между ними находится пустота, и просторы пустоты неизмеримо больше размеров планет. Миллиарды круглых планет образуют галактику, и когда взор охватывает всю галактику, планеты для смотрящего — неделимые частицы. Но есть и такой охват, при котором галактики — неделимые частицы. И так до бесконечности вверх.
