— Самовар-от я приглушил. Пыхтит без толку.
— Дак чего, сусед, отставили тебя от дела-то? — спросил Кондратий. — Гляжу, они уж вон ромашки снимают.
— Отставили, Кондратий, — согласился Михаил Лукич. — Не хошь ли заместо меня?
— Да ничего бы. А ты-то чем им теперь не вышел?
— Рылом, видать, — ответил Макар за приятеля.
— Да уж кому што дано, — заключил Кондратий.
На дальней петле дороги, за мостиком через Княгиню, мелькнул красный «Москвич» Василия, за ним бортовая машина. Макар стал приглядываться, куда они повернут дальше, а когда увидел, что машины идут к Пенькам, стащил с головы деда Александра фуражку, помахал ею, дескать, крутите сюда! Василий принял сигнал. Бортовая машина тоже повернула к лужайке. Из-за нее вынырнул Митька Савелов на мотоцикле. Лихим дьяволом обогнул Александров овинник, уперся колесом в угол баньки.
— Ну вот, дядя Макар, задание выполнено. Гляди, сколько бабок навезли тебе, — сказал он весело и пригляделся к дачницам: нет ли среди них и Аннушки?
— Дак я ведь не тебя посылал, вихрастова, а Василия. И не народ просил с дела срывать, а пособирать Михайловой посуды.
— Э! Кто вас тут поймет! Один одно велит — другой другое. Чего же мне теперь, обратно всех гнать? Они уж вон вытряхиваются из кузова.
Макар проворно достал банку с махоркой, начал крутить цигарку, и стало видно, что его потряхивает ознобом. Кое-как склеил «козью ногу», прикурил, азартно затянулся, поглядел из-под лохматых бровей на приятеля, ткнул его локтем:
— А ты чего расселся-то? Встречай народ-от. К тебе приехали.
Цепляясь за сруб рукой, Михаил Лукич трудно поднялся с камня, сперва медленно, потом скорее пошел к бортовой машине. А перед ней, не зная, что будет дальше и как поступить, выстраивался целый базар баб, стариков, каких-то неведомых Михаилу Лукичу Стретенских дачниц. И каждый что-то держал в руках или перед собой на траве. Господи, да ведь эта-то вот его посудина, вона белый цветок на кашнике. Это ведь, считай, лет десять назад было, когда другой мастер дал ему с полведерка белой глины.
— Авдотья, мать, здорово! Вона, ты еще какая — не видал-то тебя давно. А чего же не варишь-то в ем, али треснул где? — Михаил Лукич взял у грузной старухи широкобокий кашник, щелкнул по нему пальцем. По звону услышал, что цельный горшок, а в печи так и не бывал.
— Да, а чево? Заказала-то не подумамши. На мою ораву и чугуна ведерного мало. Так вот и стоит, как поставила. Бумаги в ем держу всякие: письма батькины, пенсионную книжку, а то дак и деньги спрячу. А ты-то все еще хороший, гляжу. Не хвораешь?
