— А что, больше послать некого?
— Ну, я-то чего на телеге привезу, да и скоро ли? А ты на машинке-то — мигом.
Василий поехал сперва к бочагу искать Ванятку или еще кого-нибудь из ребят, а Макар побрел на лужайку, где чего-то делали возле круга Денис, Валентин и Виктор.
Опять Михаил Лукич остался в доме один на дин с нелегкими своими думами. Какое-то время назад душа его озарилась молодостью, когда принесли Макаровы свадебные чашки. Теперь их опять нет. Пускай для дела взяли и, может, ненадолго совсем, а все равно — были и не стало их. Вот и мастер так же. Был он, мастер-то. Был, да весь кончился. Поблестел, покрасовался, как самовар начищенный, попыхтел да по капле весь и выкапал. А вернее-то даже так: пока пыхтел-то, дак и не к чему было — блестят бока-то али нет. Это уж вот теперь стало вдруг интересно, чтобы посверкать маленько. А толку-то чуть. Кран-от не держит теперь, сил-то и нет в руках. Глазом-то, душой-то он бы еще и похлеще Макаровых чашек сейчас завернул, да пустое это все, коли годы ушли. Только, что поверить в это трудно… Да и люди издалека ехали — здря, што ли?
Михаил Лукич посмотрел из своего угла на разоренный дом, заставленный фонарями и треногами, заглушил самовар, чтобы не перекипал, и вышел на улицу. И возле дома было теперь пусто и тихо. У всех свои дела. Извечного деда Александра, и того не видать. Не стой под деревом московский автобус да не торчи возле кухонного окна фонарь, будто и не было никогда последних суматошных дней. Да душа бы вот еще не болела…
Он прошел овинниками к Пеньковскому полю. Вон, оказывается, где весь народ. Ребята московские в самой середке лужайки возятся у круга, а ребятня, дачники и деревенские, которые посвободнее, пекутся на солнышке чуть поодаль. У скосившейся баньки деда Александра примостились на теневой стороне Макар, Кондратий и хозяин баньки. В брезентине по такой-то жаре сопреть было можно, так Кондратий был в простой рубахе, но при пожарном ремне. Вот уж чудо-то мужик, господи! Никогда толком не рабатывал нигде, а уж нос свой сунет везде обязательно. Есть в окрестности справные плотники, гончары, пешники, катали. Каждый своим занимается, дело знают до тонкости. Уж если батька у Митрича — Ефим Степанович — катает валенки, дак за круг уж и не садится и печки не берется класть. Этот же хватается за все сам и уж так ли наворочает — смех один. Все у него и криво, и толсто. Зато — сам, никому не кланяется.
— А-а! Приятеля бог несет! — протянул Макар, завидев Михаила Лукича. — Не опузырел тама, у самовара-то? Садись вота на камушек. Он еще теплый будет.
