«Куда это я? — спросила себя Люба и ответила: — а какая разница?» — и вдруг ощутила, что это уже другая Москва. Та, бегущая с суетным хрипом моторов, осталась за спиной, и от неё теперь видна только белая голова Пушкина с чёрным опущенным лбом. А эта — уже, ниже и тише, почти без прохожих и машин. Но вот вывернулся из дворика невысокой многоэтажки с аккуратными елями и чинно прошуршал рядом длинный, как вагон, лакировано-чёрный автомобиль, Сквозь его притенённые окна — Сокольников на старой работе доставал для своей «Волги» такие же — Люба различила шофёра с высоко задранным подбородком, крутящегося на заднем сидении ребёнка и женщину в белой вязаной шапочке с валиком над самыми глазами.
— Скажите, я куда это попала? — спросила Люба молоденького милицейского капитана, возникшего откуда-то из подъезда, чтобы залётисто козырнуть машине.
— А куда вы хотели попасть? — спросил он и с мальчишеской строгостью свёл свежие, пухлые губы.
— Никуда. Я просто гуляю, — улыбнулась ему Люба и чуть наклонила голову.
Капитан тоже отпустил губы в улыбку, но тут же собрал их снова и, краснея, сказал:
— И прекрасно. Только гуляйте поскорее туда или сюда, а здесь не надо.
Она пожала плечами и перешла на другую сторону узкой улицы, оттуда, чувствуя себя недосягаемой, показала капитану язычок. Он ответил тем же и засмеялся.
Где-то ниже и за плавным поворотом улицы скребла об асфальт лопата. «А что? — подумала Люба. — Если дадут комнату… тротуары тут узенькие… На первое время… Пока ничего больше нет?…» Она пошла на звук, уговаривая себя. «А что? Кто меня тут знает? Пораньше встала, поскреблась и свободна, можно даже подрабатывать в парикмахерской. В мужской. Где-нибудь тут недалеко».
Скребли тротуар в углублении улицы возле невысокой «стекляшки» кафе две девчонки, обе в коротких драповых пальтишках на ватине и в серых пуховых платках, парные, румяные, что-то звонко выговаривая друг дружке и хохоча, бегом возили перед собой широкий алюминиевый лист с перекладиной, сталкивая им на дорогу большие кучи рыхлого снега. Им было жарко от этого весёлого дела до того, что рукавички они забросили на задранные вверх клювы чёрных железных птиц, танцующих на ступеньках «стекляшки», и толкали перекладину голыми красными руками.
«И парикмахерская рядышком! — обрадовалась Люба, заметив на доме напротив вывеску. — Маленькая, на два-три мастера, — оценила она по окнам, — но лишь бы не детская была. Всё… Это судьба!»
