Котовский все мерил и мерил шагами свою клетку. Больше полугода сидел он уже в тюрьме. За это время он двадцать четыре дня был на свободе, которая досталась ему дорогой ценой.
Только затянулись раны, как на него снова надели и ножные кандалы. Бывали ночи, когда Котовский просыпался от шума. Он слышал крики и стоны. Каменная тюрьма сотрясалась от стуков. Дребезжали и падали стекла. Начинался очередной тюремный «бунт», или кого-то избивали, или политические демонстрировали свой протест против произвола тюремщиков. И тогда Котовский в своем каменном мешке также начинал с неудержимой яростью бить ногами в решетчатую дверь и кричать. Надзиратели, дежурившие у его одиночки, не решались его успокаивать. Молча продолжали они смотреть на него. А когда в тюрьме воцарялась, тишина, Котовский долго еще не ложился и все без устали ходил по камере, освещенной мутным светом ночника, мигавшего в коридоре…
Суд был назначен на 13 апреля 1907 года.
Толпы народа вышли на улицы посмотреть, как Григория Котовского, под усиленным конвоем из конных стражников, городовых и околоточных надзирателей, будут вести в здание кишиневского окружного суда на Синадиновской улице.
На скамье подсудимых рядом с Котовским сидели и его дружинники: Гуцуляк, Демьянишин, Пушкарев и другие. В зале было необычайно тесно. Взоры всех были устремлены на Котовского. Пока читали длинный обвинительный акт, Котовский то разглядывал публику, то кивком головы отвечал на дружелюбные взгляды.
Григорий Иванович держался бодро и независимо. И хотя барьер отделял подсудимых от первых рядов, сановники и купцы невольно отодвигались к спинкам своих сидений каждый раз, когда Котовский приподнимался, чтобы громко задать вопрос свидетелю или ответить прокурору.
Еще во время следствия Котовский настаивал на том, чтобы в качестве свидетелей были привлечены определенные лица, на правдивость показаний которых он мог рассчитывать. Много бедняков, вдов, студентов и батраков могли бы рассказать о том, что делал он с деньгами, которые отбирал у богачей. Но никто из этих людей не был вызван в суд.
Котовскому дали последнее слово. Он говорил и за себя, и за своих дружинников. Он не оправдывался, а уточнял обстоятельства, отметая клевету. Он говорил о том, что его дружина никого не убивала и не обидела ни одного трудового человека. Не нажива интересовала его, а помощь обездоленному народу.
Котовский говорил долго, и его напряженно слушали в воцарившейся тишине. Некоторые даже приподнялись со своих мест, настолько эта речь была необычайна и не похожа на то, что обычно говорилось на суде.
