казалось, что самая внешность Булгакова симпатичной: светлый блондин выше среднего и быстрый в движениях, с серыми глазами, ко замечали вокруг и отражали все, что соверша душе их владельца, Михаил Афанасьевич одевался опрятно. Это был студент десятых наше века, юноша из «приличной» интеллигентной семьи, который повзрослел, но не забыл манер тех годов. Да и лексика его устной речи была несколько старомодной. В этом сказывалась ирония. Потому что, если наряду со старинными речениями возникали вдруг современные словечки, они звучали особенно смешно и сатирично.
Да, Булгаков был не похож ни на кого. И не только по внешним манерам, но и по отношению к жизни, к действительности. По своему творчеству.
Часто приходится встречать литераторов, которые непо на авторов собственных произведений: в такой мере сдержанны или искательны, вооружаются искусствен весельем или, наоборот, являют себя миру надменны небожителями. И это в то время, как их опусы произ совсем другое впечатление.
А вот Михаил Афанасьевич очень похож был на свои сочинения. Та поразительная легкость и живость фантазии, которой отличаются все его рассказы и пьесы, буквально "изливалась из него. Он фантазировал в вашем присутствии, рассказывая о своих впечатлениях. А впечатлений непосредственных, недавних, вот сегодняшних, у Булгакова йсегда было очень много. Тут он напоминал мне только Одного человека: Илья Ильф так же жадно наблюдал за ^ем, что делалось и случалось вокруг него. Ильфа мы называли «зевакой», ибо он мог часами наблюдать уличный скандал или репетицию симфонического оркестра, футболь матч или заседание в Арбитраже. И потом с воодушевлением все это не только рассказывал, но даже разыгрывал в лицах…
>и Михаил Афанасьевич, передавая свои похождения или Соображения, оставался литератором: он не играл, а пи- устные рассказы. Но без своей оценки событий Булгаков никогда не рассказывал; правда, чаше эта оценка воз-!№кала не в отдельных фразах, а сквозила в самом изложении фактов. И это-то было самое интересное!..
Гиперболы, к которым, как всякий юморист, Булгаков прибегал, описывая что-нибудь, были такими мягкими, прятались в таких добрых и наивных интонациях, что сперва слушатель и не воспринимал эти преувеличения. Но вдруг рассказчик кладет, так сказать, последние мазки в своем варианте событий и все смеются — неожиданно для себя. Оказывается, мы внимали не обыденной истории, а отлично построенной юмореске, к которой автор незаметно подвел нас, — к нелепым и смешным сторонам и самого происшествия и его действующих лиц.
