С некоторым запозданием и достаточно затрапезно начался вечер. Лектор, поминутно откашливаясь и перхая, скучным голосом стал излагать содержание газетных статей на тему «Маяковский и поэзия».
Мы — дожидавшиеся своей очереди выступать — сидели в плохо освещенной комнате за сценой. Вялый голос лектора явственно раздавался и здесь. Невольно мы стали прислушиваться к тому, что этот голос сообщал зрительному залу:
— …и вот, товарищи, впоследствии Маяковскому приш преодолевать в себе те индивидуалистические корни формалистического футуризма, которым была запечатлена его поэтическая юность. И надо сказать, что Маяковский всецело справился с этой работой: он целиком и полностью пришел на те позиции, с которых…
У лектора был жидкий тенорок, говорил он на одной ноте, никак не меняя интонацию. И оттого, что ему часто приходилось повторять слово «Маяковский», он произносил фамилию поэта скороговоркой: «Мм'ковский»… А потом даже просто: «…ковский»…
Лектор бормотал:
— Если мы сравним те ранние произведения…ковского, которые характерны для предреволюционного периода, то мы увидим, что…ковский сумел найти в себе силы для того, чтобы…
Грешный человек: я стал дремать под это однообразное унылое журчание. Неизвестно, сколько времени я находился в забытьи, но проснулся я потому, что чей-то сильный и хорошо поставленный бас произнес, очевидно, из зрительного зала:
— Гражданин, вы о чем, собственно, разговариваете?
Как это бывает при внезапном нарушении традиционной
и хорошо налаженной церемонии, произошла короткая пауза. Затем в аудитории возник гул недоумения.
— Что вам угодно, товарищ? — проверещал тенорок лектора.
Бас повторил с интонацией неопределенной иронии:
— Я говорю: о чем вы тут бубните?
Опять шумок в зрительном зале и раздражительный, хотя и надменный, ответ лектора:
— Товарищ, я говорю о поэзии…ковского и прошу меня не перебивать!
— О поэзии? А я думал, вы силос жуете.
В зале дружно засмеялись.
Я выглянул на сцену из-за второй кулисы.
По проходу между рядами приближался к рампе человек очень высокого роста. Это был просто великан. Он шел вразвалку, необычайно большими шагами и слегка волоча ноги. На первый взгляд походка казалась неуклюжей, но сразу же делалось ясно: такая походка как бы объявляла вам, что человек не желает казаться изящным в том смысле, как оно понимается в театрах и гостиных. Неуклюжесть эта нарочитая.
У шедшего были огромные плечи. Большая четырехугольная голова вскинута кверху. Темные волосы по замыслу должны бы лежать зачесанными назад, но они очень непослушны и, как бы дыша, все время шевелятся надо лбом и бровями.
