— Взгляните вон туда, на дымок проходящего поезда, — указывая на железнодорожную линию, по которой вдали уходил товарный состав, сказал Арон Вульфович, — вообразите, как жарко там, вглядитесь в дымок, и вы ощутите тревожное чувство пожара…
Золотарев попробовал «вообразить» и безнадежно махнул рукой.
— Нам, ихтиологам, легче себе представить шторм я штиль. Вода ведь не горит даже тогда, когда ее касается пламя заката.
Они шли некоторое время вдоль высокой стены древнего кремля и, словно уговорившись, свернули в городской парк и уселись в тени высокого клена. Арон Вульфович с удовольствием вздохнул, вытер пот с лица и сказал:
— У нас с вами большой разговор, но, как хотите, я под солнцем ни дышать, ни думать не могу. Никогда не поверю, что мои предки жили в Азии и строили пирамиды в Африке. Тут какая-то географическая неточность… Бог с ней с историей, поговорим о другом. Вы как-то мне сказали: «Хоть мы и люди разной специальности, мне кажется, что нам с вами будет интересно». Хочу это проверить на деле. Позвольте мне начать издалека.
Арон Вульфович не был спокоен, как всегда в таких случаях, неведомо на кого сердился, долго не находил места для своей палки и, недовольный, ткнул ее в песок.
— Наступает день и час в жизни девушки, — начал он, надевая соломенную шляпу на палку и легким движением вращая ее, — когда чувство привязанности к родителям, близким и друзьям слабеет, чувство словно обретает свободу. Оно может устремиться к возлюбленному, к мужу и, вновь освободившись, ринуться туда, где эта жизненная сила пригодится. Хорошо, если привязанность пойдет по правильному пути — к будущему мужу и детям, к наукам, искусству и служению человечеству. Я видел, как отвергнутая родственная привязанность ринулась в пламень революции, отдалась ей, и с тем же жаром потом предала ее… Свободному чувству, как и стихии, нужна узда. Согласны?
Лев Яковлевич не спешил соглашаться:
— Я, Арон Вульфович, не раскусил, куда вы гнете. Скажешь «да», вы, чего доброго, против меня же вашу философию повернете… Уж лучше продолжайте вашу мысль, правы будете — поддержу.
Каминский стукнул палкой по скамейке и изобразил на лице притворное неудовольствие. Шляпа упала и покатилась. Золотарев поспешил ее поднять и водрузить на место.
— Не угодно узду, не надо, — недовольным тоном проговорил Арон Вульфович, — а придержать это чувство, не дать ему причинять страдания, оградить, скажем, от него родителей, вы как, согласились бы?
