Танцующие, похоже, не заметили его, даже когда Тонико вклинился в толпу. Ему хотелось узнать, что это за праздник. «Ма che festa?»[6] — спросил он. Никто не ответил. Некоторые из женщин, выряженных полишинелями, поглядели на Тонико с любопытством, но быстро утратили к нему интерес. Их больше занимали попрошайки, что двигались на цыпочках, делая глубокие поклоны и прыжки. Тонико засмеялся вместе со всеми, и тут его кто-то тронул за плечо. Это была женщина-полишинель, весьма соблазнительная.
— Dimmi, amore: cosa с’è dietro questa maschera?[7]
— Quale maschera? Non sono masherano[8], — ответил Тонико.
— Non mi dire! Sono sicura che tu sei il Conte. Non sei il Conte?[9]
— No, non sono il Conte[10].
Маска задумалась на мгновение.
— Beh, non importa. Conte о no, mi puoi pagare un caffè?[11]
Тонико улыбнулся: да, конечно. Они пошли на поиски кафе, но те уже закрылись. Тогда женщина сказала, что можно устроить кое-что получше. Тонико объяснил про Аделину. Маска разразилась хохотом — таким бурным, что ей пришлось сесть на тротуар. Иначе, по ее словам, она обмочила бы свой костюм.
А он иностранец, это сразу видно. Турок? Серб? Румын? Тонико сделал паузу и сказал: уругваец. Женщина возвела к небу прекрасные туманные глаза, точно услышала нечто шокирующее. «Так бы и сказал, что негр». Возмущенная, она встала и повернулась к Тонико спиной.
Да Mama>3
Он отправлялся в Ламбари для покупки скота и по дороге остановился напоить лошадей. Воздух потрескивал от сухости; откуда-то из тени возникла девушка с прозрачным смехом и лицом святой. Чистая, ледяная колодезная вода, поданная ею в эмалированном ведре, укрепила в Да Мате ощущение непоправимого контраста. Он, с окаменевшими от однообразной жизни чувствами, подобный пустыне, встретил на своем пути оазис, маленький зеленый оазис. Он был высохшим стариком шестидесяти двух лет, но совершенно не думал об этом, разговаривая с отцом девушки. И кроме того, Да Мата верил в то, что новый корм может помочь пищеварению старого коня, как он сообщил судье в день свадьбы. Увы, на практике это не подтвердилось. В первую ночь (и во вторую, и в третью, и во все прочие) его железы отказывались работать нормально, невзирая на ослепительное зрелище упругого, юного, гибкого тела. По мере того как формы этого тела приобретали все более дивные очертания — девушка превращалась в женщину, желающую мужчину, повелителя, — Да Мата в безнадежности перепробовал все доступные средства: рукоять хлыста, банан, язык, пальцы рук. Он сделался истинным волшебником по этой части с молчаливого согласия (или неведения) жены, чье пламя еще только предстояло разжечь. Затем начался новый акт представления: он хотел не только содомировать и издеваться, но и чтобы то же самое проделывали с ним. Запуганная, смущенная Анжелика соглашалась на все. Кто может сказать, что не все браки одинаковы? Вот несчастье. Все же она вошла во вкус: бананы и прочее были не так страшны, как казалось, а порка представала довольно-таки интересным занятием. Один раз во время этих бесчинств она даже кончила.
