Ну, мне, по крайней мере, так кажется.
Он не умничал, просто хотел поговорить о своем брате, и тогда я начинал говорить о своем. Но я это понял только сейчас, когда написал.
Я открыл гардероб и достал ведро с водой и разрезанной бутылкой из-под кока-колы, плававшей в слое пепла. Этим мы с Джейкобом Гринингом тоже занимались вместе. Он порылся в комоде, извлек оттуда все, что осталось от нашей десятифунтовой порции «вонючки», и стал складывать траву в чашечку из фольги.
Я не знаю, может, вы и курили когда-нибудь бонг, но Джейкоба этому научил его брат. Чтобы наверняка с ног валило.
— Скажи, а что ты такого сделал? — спросил он ни с того, ни с сего.
— Ты о чем?
— Ты знаешь о чем.
— О чем?
Он поджег листья, и бутылка медленно поднялась над водой, заполнив камеру густым белым дымом.
— Почему тебя отчислили из младшей школы? Говорят, что ты…
— И что же они говорят?
Он посмотрел прямо на меня. Вроде как испуганно. Потом сказал:
— Ладно, проехали. Давай, ты первый.
Я встал на колени и сделал длинный, глубокий вдох. Наконец мои губы коснулись воды, и я задержал дыхание.
Он сжал мое плечо.
А может, показалось.
Я задержал дыхание.
— Ты знаешь, о чем я, — снова сказал он, на этот раз тише. — Можешь мне рассказать, если хочешь. Честно…
Я задержал дыхание и начал пересказывать ему его разговор с мамой, который случайно подслушал, когда зашел в кухню. Они говорили о самых обычных вещах, о том, что он делал в школе и какие у нее ужасные боли, а потом она сказала кое-что. Она сказала:
— Твой брат сегодня звонил. Говорил, что тяжело ему в тюрьме, Джейки, очень тяжело…
Знакомое онемение обволокло сознание, сковав мозг. К черту! Я выдохнул, и комната заполнилась дымом.
Он не слушал. Он даже не поднял головы, так что теперь я засомневался, произнес ли я это на самом деле или просто подумал. Но ведь так не бывает, это было сказано громко, в этой комнате, так, может, он сам это сказал? Я плохо соображал, но если бы он это сказал, то его губы шевелились бы? Я уже не мог вспомнить смысл сказанного, хотя голос, наверное, был мне знаком. Я обкурился до бесчувствия и совсем перестал соображать.
— Ты слышал?
— Слышал что? — Джейкоб снова поджег траву, теперь была его очередь. — Что слышал?
— Не знаю.
— Мама звала?
— Нет. Не помню я.
— Что?
— Что ты только что сказал?
И снова все поплыло. Я сказал? Что сказал? Голова совсем не варила.
— Во что будем играть?
Джейкоб включил Плейстейшен-2 и загрузил «Обитель зла». Я сполз на пол, пялясь на экран и погружаясь в насилие. Я мысленно представлял, как стану врачом и всех вылечу — и маму Джейкоба, и свою. И что-то еще, что я не мог рассмотреть за облаком дыма.
