Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой | страница 130
Я росла в атмосфере любви и довольства. Семья имела хороший достаток: мамины дома приносили изрядный доход, папа кроме солидного жалованья получал гонорары за публикации своих трудов по искусству. Я была обожаемым ребенком, которого холили, баловали и всячески ублажали.
Я получила хорошее образование. После учебы в Швейцарии в частном пансионе я окончила курсы по истории искусства в Италии и Франции. Наш дом всегда был полон народа. Среди гостей были знаменитые художники, искусствоведы, архитекторы. Приходили поэты, писатели, артисты и мэтры, и молодые. Молодежь привлекала возможность общения с великими мастерами, общество красивых женщин и, чего греха таить — шанс сладко поесть за чужой счет. Я была окружена толпой поклонников, но сердце мое молчало.
Всю эту идиллию прервала мировая война. Волна патриотизма, заставившая даже царевен надеть косынки сестер милосердия, побудила меня окончить краткие курсы и пойти работать в госпиталь для офицерского состава. Было трудно и страшно. Я не была готова иметь дело с кровью, гноем, человеческими испражнениями, видеть боль и страдания искалеченных людей. Но постепенно втянулась, привыкла. Там был один раненый.... Короче, мы полюбили друг друга. Это была моя первая и единственная любовь!
Он происходил из старинного дворянского рода, титулован, но небогат, имение разорено. Выйдя из госпиталя, он продолжал со мной встречаться и, несмотря на возражения своих родителей, сделал мне предложение. Родители его, считавшие, что женитьба их сына на дочери мещанина — мезальянс, в конце концов, смирились, не только уступая напору сына, но и из меркантильных соображений — я получала в приданое один из домов и крупную сумму денег, которая была при их стесненных обстоятельствах как нельзя кстати. Дело шло к свадьбе.
И вот революция в один день перевернула всю нашу жизнь. Мой Володя срочно эмигрировал вместе со своей семьей. Уезжая, он клялся, что сохранит любовь, что скоро вернется, как только будет подавлен большевистский мятеж, ведь этот бедлам не может продолжаться долго. Обещал при первой возможности прислать мне весточку. Я не могла присоединиться к ним — папа был тяжело болен. Я ждала весточки — сначала каждый день, потом каждый месяц, потом годы. Теперь я больше не жду. Я не знаю, как сложилась его судьба, где он живет и жив ли. А затем череда несчастий продолжилась. Умер папа. Нас с мамой выселили из наших апартаментов в крошечную комнатушку в квартире с общей кухней и туалетом. Жить стало не на что. Мама пыталась продавать кое-что на толкучке, но делала это так неумело, что за драгоценные вещи получала гроши. Выручил Александр Николаевич Бенуа, он в память о папе взял меня на работу в Эрмитаж хранительницей. Мама ненадолго пережила папу. Вот так сложилась моя судьба. Сейчас я влачу жалкое существование без родных, без близких, без цели и надежды. Жить стало неинтересно, скучно, противно. Не наложила на себя руки только из-за инертности — не хочется принимать решение, совершать какие-то действия... Плыву по течению, сама не знаю куда.