— Может, и так... Но мы с тобой не пешки, Витовт. От нас очень многое зависит, и мы многое можем сделать. Столкновения с фашизмом не избежать. Это и есть «высшие интересы». Поэтому не лезь на рожон.— Тухачевский взмахнул зажатой в руке перчаткой.— И не поддавайся на провокации... Поедем?
Они повернули к выходу, вминая листву во влажный песок. Изредка похрустывали под ногой прошлогодние желуди, колючие орешки платана.
— В музей?
— Как-нибудь в другой раз.
Проскочив перекресток, где замерли перед светофором два встречных потока красных автобусов и черных кебов, машина вырвалась на Гросно-плейс и понеслась по Воксхолл-бридж роад. Показалась бурая Темза, суда на приколе. На набережной свернули на Майлбэнк и, миновав парламент, влились в поток, продвигавшийся к мосту Ватерлоо.
Тухачевский воспринимал великий город как разорванную партитуру. Обрывками завораживающей мелодии летели навстречу колоннады и купола. Жизнеутверждающим трагизмом звучала воздушная готика. Гениальный порядок в хаосе небытия. Шостакович! Это его музыка звучала в ушах. Милый Дим Димыч, это он стоял и стоял перед глазами.
«Правда» со статьей об опере «Леди Макбет Мценского уезда» добралась до Лондона только вчера. Глянув на заголовок — «Сумбур вместо музыки», Тухачевский ощутил резкий прилив крови к вискам. Не сразу удалось сосредоточиться, дочитать до конца. За огульными обвинениями и бранью угадывалась недвусмысленная угроза. Критике подвергался не только композитор, создавший себе на беду гениальное творение. Раздраженный выпад насчет «наиболее отрицательных черт «мейерхольдовщины» обнаруживал куда более далекий прицел. Ради того, чтобы лишний раз заклеймить левое искусство (в газете упоминалось «левацкое»), не стоило городить огород. Трудно было отделаться от мысли, что опера явилась лишь поводом для очередного нагнетания страстей. Крушение воинского эшелона, падеж скота, клеветнический роман, хозяйственное дело — не в отдельной личности суть и не в событии как таковом. Жертвой пропагандистской кампании с одинаковым успехом мог стать и прославленный музыкант, и безвестный доселе расточник коленчатых валов.
Статья была без подписи, следовательно, имела директивный характер. Молнию низверг Олимп. Оставалось гадать, куда именно направлен главный удар.
Литвинов выразил опасение по поводу Мейерхольда. «Пятая годовщина РККА,— бесстрастно и коротко напомнил Максим Максимович,— премьера спектакля «Земля дыбом». Не помните?.. «Троцкому работу свою посвящает Всеволод Мейерхольд». Тогда такое считалось в порядке вещей, но нынче... Не знаю».
