— А что сейчас на работе творится? — грустно проговорила она и таки блеснула слезой из глаза.
— Да кошмар там творится, — не очень напрягаясь, напророчил я. — Милиция и все такое.
— А вдруг они на тебя подумают?!
— Не, не подумают. Я у Ломанова лобик пощупал. Лобик уже холодный был, приятной комнатной температуры. Часа четыре, стало быть, прошло. То есть, кокнули его сразу после ужина, это любой эксперт докажет. А я только в десять заявился. Нет, на меня они не подумают.
— Миша, — Леночка посмотрела на меня влажными глазами, — ведь если я единственная, кто видел убийц, мне надо скорее в милицию!
Я обсосал эту мысль со всех сторон и отрицательно помотал головой:
— Нет. Такой утюг не полетит. Где гарантия, что они вчера не проследили наш маршрут от больницы до самого моего дома? — Эта мысль была новой для меня самого, и я вдохновенно принялся развивать ее: — Тогда они, скорее всего, торчат внизу и ждут твоего появления. Так что тебе даже на улице показываться нельзя.
— Но ведь надо что-то делать! — она вдруг заплакала, и я подрастерялся. Всегда, пардон, подрастериваюсь, когда женщины плачут. Особенно по делу.
Притянув ее к себе за плечи, я растрепал золотистые кудри, стараясь быть ласковым. Не знаю, получилось или нет, но на всякий случай решил с поправками принять ее предложение, добавив словами:
— Ничего, солнышко, прорвемся, — и, взглянув на часы, предложил план действий: — Сейчас без пятнадцати семь. В восемь мне надо быть на работе. Ты сидишь здесь и ждешь. Я подгоняю машину к подъезду и везу тебя к ближайшему отделению милиции. Договорились?
Она, заслушавшись моего прекрасного баритона, — а может, тенора, бог знает; я в этом не разбираюсь, — перестала трястись плечами и лить слезы на мою не до конца ощипанную грудь, потом согласно кивнула:
— Хорошо.
— Ну, вот и чудесно! — я бодро вскочил на ноги и сбежал на кухню, подальше от ее слез и бессмысленных умствований.
Нарезая колбасу с целью приготовить ужин — не идти же в ночь с пустым желудком, это, в конце концов, даже неприлично по отношению к запасам в холодильнике, — я попутно продолжал размышлять о том открытии, которое посетило меня только что. И чем больше думал, тем больше оно меня тревожило.
Могли эти шлимазлы караулить Лену вчера вечером у больницы? Могли, и даже очень. Тогда почему они не убрали ее сразу, когда мы появились на пороге клиники в начале пятого утра? Ведь было темно и все можно было сделать без лишнего шума? Ответов отыскивалось множество. Первый: они могли не знать, как выглядит нужная им медсестра, то есть Лена, в зимней одежде (не будут же они за каждой хвост приставлять на предмет довести до дома и увидеть, как она выглядит без шубки или пальто? Бред ведь). Второй: где-то рядом шастала милиция, которую мы не заметили — что, впрочем, неудивительно, поскольку в нашем состоянии мы вообще мало что видели. Третий: им не хотелось в очередной раз хулиганить в одном и том же месте (хотя это тоже бред; людей, которые кидаются гранатами, подобные нюансы не волнуют. Да и Ломанова спровадили к праотцам там же, где часами ранее — Ленивого и компанию). И четвертый: мой совместный с Леной выход стал для них полной неожиданностью, и они просто-напросто испугались. Возможно даже, заметили пистолеты, которые я не потрудился надежно замаскировать, поскольку был в изрядном подпитии, то есть состоянии, когда море по колено. Очень может быть, что стволы откровенно торчали из-под куртки.
