– Эх! – Антигон ударил кулаком по постели, – какая победа! Какие плоды она могла принести...
– Ну, насчет плодов еще не все потеряно, – усмехнулся Птолемей.
На следующий день, вечером, Филипп осторожно снял повязку. Он предпринял необходимые меры для того, чтобы не ранить глаз Антигона, но, несмотря на полумрак в комнате, освещаемой единственной свечой, стратег зажмурился и дернулся прочь, отворачивая лицо, словно взглянул прямо на солнце. Привык уже к темноте.
Рана не гноилась и уже начинала затягиваться. Антигон, отчаянно моргая, вновь привыкал к свету. За два дня бесед с Птолемеем он смог всесторонне оценить сложившуюся ситуацию, но так и не принял решения, как действовать дальше. Вернуться? Прямиком к междоусобной грызне? Продать свой меч тому, у кого хватит денег? Что ж, профессия наемника после Пелопоннесской войны привычна в Элладе. Но наемники – перекати-поле, люди без родины, а в Македонии остались жена и любимый сын. Что этим птолемеям и леоннатам? Их семьей был Александр. Они молоды, рвутся в мир. Тоска по родине – удел стариков. Тоскуй – не тоскуй, а есть ли она теперь вообще, родина? Нет, он не мог принять решения.
Антигон активно налегал на еду, восстанавливая силы, и Филипп, наконец, разрешил ему встать с постели. Наутро Птолемей провел стратега по узкой потайной лестнице в подвальное помещение мемнонова дома. Здесь, возле крепкой дубовой двери стоял молодой человек, на вид чуть старше двадцати, облаченный в льняной панцирь, обшитый железными пластинками, вооруженный гоплитским щитом и кривым мечом-кописом. Масляный светильник, подвешенный на крюк возле двери, освещал гладко выбритое лицо стражника: впалые щеки, прямой нос с небольшой горбинкой, острый подбородок.
– Радуйся, Антигон! – поприветствовал стратега страж, – хвала богам, ты вновь на ногах!
– Радуйся, Селевк, – кивнул стратег.
– Открой, – попросил Птолемей.
Селевк отпер дверь и посторонился. Птолемей и Антигон вошли внутрь маленького помещения, очевидно, погреба, почти половину которого занимали какие-то сундуки.
– Что это? – спросил стратег.
– Серебро, – ответил знакомый голос из-за спины.
Антигон обернулся: возле двери, рядом со стражем стоял Гарпал, сын Махата. Он был одним из друзей детства Александра, в числе прочих собирался вступить в ряды "царской илы", но из-за перенесенной болезни, которая частично обездвижила его левую руку, оказался непригодным к военной службе. Царь, однако, нашел Гарпалу другое занятие, по способностям, назначив его хранителем казны, и в этой должности юноша изрядно преуспел. Во многом благодаря его предприимчивости, умению складно врать с честнейшими глазами, царю удалось получить заем в восемьсот талантов у храма Аполлона Делосского и некоторых других. Правда, почти все эти деньги уже утекли из казны, превращенные в военное снаряжение и припасы.
