— У нас сил побольше.
— Ну да, — сказал я саркастически. — Половина контролирует все дороги со стороны Тараскона и бдительно следит за армией стальграфа Мансфельда, а вторая перекрыла выход из Гандерсгейма, где сейчас уже никого нет?.. Герцог, вы все правильно сделали, вы хороший полководец!.. Но дело в том, что я старые книги читал… а учусь быстро.
Он поник, совершенно раздавлен, однако гордость рыцаря и полководца заставила выдавить с достоинством:
— Геннегау захватите, но лорды запрутся в своих замках и не сдадутся! Сопротивление будет ожесточенное.
— Вот и хорошо, — сказал я. — Вы уж постарайтесь вдохнуть в них мужество!
Он посмотрел с подозрением.
— Зачем?
— Мне выгоднее, — признался я, — чтобы они оказали, как вы говорите, сопротивление просто ожесточенное.
— Но, простите…
Я сказал ласково:
— Мы же с вами военные люди, герцог. Я не так убелен годами, как вы, но уже участвовал во множестве боев и захватов вражеских земель. Или захватывании? И знаю по опыту, как и вы, что резню можно вести только в первые пару дней, как бы в азарте боя, а потом уже нельзя, церковь запрещает.
Он поморщился.
— К чему вы это говорите?
Я объяснил, чувствую, что произношу прописные истины:
— Мне выгодно перебить как можно больше противников, а также заодно и их семьи, вроде бы невзначай, ну так получилось, это же война, лес рубят — щепки летят. Потому желательно, чтобы к моменту наступления мира все мои противники были немножко убиты. А то если потом, это уже деспотизм и тирания, чего я, как гуманист и как бы демократ, избегаю.
Его лицо постепенно каменело, кожа стала серой, как гранит, а глаза погасли.
— Ваше Величество, — произнес он, — я не могу поверить…
— Во что?
— В серьезность того, что вы сказали.
— Почему?
— Это… бесчеловечно.
Я улыбнулся как можно циничнее.
— Ваша светлость, я практичен. Во имя гуманизма и человечности мы постараемся операцию умиротворения завершить как можно скорее. При этом, конечно, пострадают и отдельные ни в чем не виновные граждане, как у нас принято говорить, хотя, между нами говоря, невиновных вообще-то нет. Все в чем-то да виновны или, как мудро изрекает церковь, слегка перегибая палку, грешны. Даже первородно грешны! В смысле, каждого можно схватить прямо на улице и бросить в тюрьму, ничего не объясняя, и каждый будет хорошо знать, что вообще-то его посадили за дело!
Он пробормотал:
— Это так, но это не повод…
Я изумился несколько театрально, но кто в такой ситуации заметит:
