Гудвин, великий и ужасный | страница 9



— В добрый час, — сказала мисс Марпл, поднимаясь со стула и тем самым молча говоря гостю, что аудиенция окончена.

— Знаете что, — сказала она уже в дверях. — Вам бы очень пошли усы, господин… Как вас там?

— Усы? — смешался гость. — Мне?

— Да-да. Такие тонкие усики, чуть-чуть загнутые кверху… Помните у Кагановича, замечательного русского поэта? Встречных увеча пиками усов… Так и вы. Мало того, что это добавит пикантности вашему оригинальному лицу, но и станет своеобразным символом для ваших будущих читателей, а также великолепным хобби, которое придаст дополнительный смысл всей вашей будущей жизни.

Сван, который вернулся

Не так уж трудно построить серию выводов, в которой каждый последующий простейшим образом вытекает из предыдущего. Если после этого удалить все средние звенья и сообщить слушателю только первое звено и последнее, они произведут ошеломляющее, хотя и ложное впечатление.

Артур Конан-Дойль, «Пляшущие человечки»

Дверь была заперта изнутри на какую-то хлипкую задвижку, или просто замотана проволокой, наверное, для того, чтобы коты и голуби не смогли ненароком потревожить покой жильца. Сван несильно толкнул дверь ладонью и вошел. Маленький человек тут же проснулся, присел на постели, детскими кулачками протирая глаза.

— Простите?

Сван огляделся. Казалось, все здесь было по-прежнему: красный деревянный диванчик у стены, верстак, служивший также и столом, два стула и камин с железной решеткой, с таганком… Более трех десятилетий пролетели, как облака, над этими крышами да и, честно сказать, над всей планетой, а эта жалкая лачуга оставалась такой же, какой была запечатлена в его детском сознании раз и навсегда…

— С кем имею честь? — галантно спросил хозяин, нащупывая босыми ногами шлепанцы. Как и подобает настоящему трусу, он вежливо не заметил, каким бесцеремонным образом гость проник в его жилище.

Сван молча поставил стул на середину комнаты, усевшись верхом, как это делали полицейские в Техасе, откусил и сплюнул кончик сигары, воспламенил, наполнил комнату облаком и лишь тогда впервые раскрыл рот.

— Я Сван. Так меня много лет зовут друзья и враги — в Североамериканских и Австралийских штатах, в Мексике, Японии, России, и далее везде. Здесь в Стокгольме я прозывался Свантесон.

— Свантесон, Свантесон, Сван… — забормотал маленький человек, мучительно вспоминая то, что, в общем-то, и не обязан был помнить.

— Помнишь, — сладким голосом продолжал Сван, наслаждаясь как ситуацией, так и родным языком, на котором не говорил уже много лет, — помнишь, какую ты построил великую башню, а вместо крыши водрузил мясную тефтельку? Помнишь, как мы разыграли двух домушников, честно говоря, неплохих парней, когда ты сделал из моей простыни привидение?