— А вот погоди, — в полном восторге заявлял Евин, — лето настанет, так я в окошко заберусь часов так в семь и уж тогда непременно первый распишусь.
С этими словами, вполне довольный своими шутками, Евин шел наверх, а Кочетков, усмехаясь, бормотал себе под нос:
— Да уж хоть в дверь, хоть в окно, а листа-то я не выложу, пока сам не распишусь.
В это время обычно в прихожую вбегали, будто боясь опоздать, два самых молодых сотрудника распределителя, Райкин и Геранин. Они совсем не были похожи друг на друга, и до поступления в распределитель они друг друга и не знали. Но одинаковость ли возраста, или общность положения, как самых младших и по штатам низших сотрудников, или случайное сходство характеров, но только теперь они соединились неразрывно. Они и жили на одной квартире, и столовались вместе у вдовы в пригороде, и гуляли рядышком в праздничные дни, и на службу являлись одновременно. Их посылали всюду вместе, вместе хвалили и вместе ругали, будто каждый из них отвечал за другого. Но Райкин был высок, тощ и черен, а Геранин — мал, пухл и светел. Райкин играл на мандолине, Геранин — на гармонике, хотя дуэтом они исполняли свои номера лучше, чем каждый поодиночке. Райкин редко смеялся, и выражение его лица было таково, как будто он много думает или даже, несмотря на возраст, страдает печенью. С лица Геранина не сходила улыбка, и уж, конечно, никто не сказал бы, глядя на него, что он вообще успел научиться мыслить.
Вбежав, они на ходу здоровались с курьером и озабоченно говорили друг другу:
— Нынче твоя очередь.
— А не твоя?
У них было установлено, что каждый расписывается первым через день, назавтра уступая первенство товарищу. Расписавшись, они стремительно убегали наверх.
Вслед за ними приходил помощник заведующего, Петр Петрович Обыденный. Как исключение из общего правила, его, пожалуй, можно было назвать красивым, но эта красота не рождала тревоги в сердце тов. Майкерского: ведь Обыденному стукнуло уже за пятьдесят. Он был мужчина хорошего роста и средней полноты, с седою головой и седыми пушистыми усами. Дорогу от дома до распределителя он, по предписанию врача, проделывал в любую погоду пешком. Все-таки он был уже не молод, кровь застаивалась быстро, исполнительность и молодцеватость не предохраняли от старости. Он добродушно пыхтел, входя, хотя и нес свое полное тело легко. Он пожимал Кочеткову руку и косился на явочный лист. Раздвигая усмешкой красные губы, он подмигивал курьеру.
