Девочка выпустила его руку и наклонилась посмотреть, что он написал. Вот на пыльную землю капнуло что-то, потом еще и еще, и она снова вопросительно посмотрела на брата.
Тело Меджи странно напряглось, по щекам потекли слезы, у краешка рта появилась иена. Ему показалось, что за спиной у него прозвучал гудок автомобиля. Он резко обернулся назад и сбил девочку с ног. Никакого автомобиля. Издав отчаянный вопль, Меджа рухнул на траву.
Вамбуи испугалась. Опустившись на колени, она попробовала повернуть брата на спину.
— Меджа! Меджа!
Но он не двигался. Она приподняла его голову и присмотрелась к искаженному болью лицу. Потом взглянула еще раз на изуродованную руку, сжимавшую кусок дерна, и побежала к дому.
— Мама! Мама! — кричала опа. — Он умер, мама! Он умер!
Вскоре она вернулась с матерью — немолодой изможденной женщиной, на лице которой были написаны неверие и волнение одновременно. Прибежали, запыхавшись, и другие члены семьи, работавшие на кукурузном поле и в банановой роще. Солнце быстро садилось, бросая на землю длинные тени. В пыли, шагах в трех от развилины тропы, куда указала девочка, еще можно было разобрать слова: Вабуи, Вам-буи. Один. Два. Три. Четыре. Меджа.
И тут же, рядом, лежала старая потертая шиллинговая монета. Меджи нигде не было. Он ушел, не оставив ни красивых синих бус, ни денег за обучение в школе. Но он отдал им все свое состояние. Весь капитал, накопленный за долгое время странствий. Один-единственный старый, истертый шиллинг. Это был все-таки шиллинг!
На землю быстро спустился мрак, и, точно по сигналу, нестройным хором запели цикады. То здесь, то там раздавалось довольное урчание ночных хищников, чуть погодя — пронзительный вопль, от которого, казалось, все умолкало. Безоблачное небо было сплошь усеяно звездами, словно вся вселенная раскрыта перед вами. Легкий ветерок приносил с собой свежесть, какую можно ощутить только в сельской местности. Слышался ворчливый гомон птиц, свивших себе гнезда в придорожных кустах.
Ноги Меджи, ступавшие по мягкой холодной пыли, озябли, заныло колено. Он плотно кутался в свое рубище, но ветер проникал сквозь ветхую ткань. Его била дрожь, стучали зубы. Он крепко, до боли сжал челюсти и двинулся, прихрамывая, по пустынной дороге.
Горькие мысли обуяли его. Дом, семья… Все это в прошлом. Как рубец на теле. Житейские проблемы, разговоры о бусах, о плате за школу теперь мало что для него значили. Он уже не жалел о том, что ушел, не повидав родителей, хотя до дома было рукой подать. Для родственных чувств в его сознании уже не было места. Осталось только желание порвать с прошлым и вернуться в город. О том, что ему делать в городе, он пока не думал. Главное — подальше от деревни, чтобы но видеть больше худых, чахлых, изможденных детей. Подальше от кукурузных полей и от всего, что связывает его с родными краями. Возможно, в городе он разыщет своего друга Майну) тогда они вернутся на старые места и заживут по-прежнему.
