Следующим моим увлечением стал Юрка, который чуть не сбил меня с ног, проезжая с бешеной скоростью при красном сигнале светофора на своей «хонде». Уроженец достославного града Киева, он гордо именовал себя ландшафтным дизайнером, обустраивая для новых русских их сады и приусадебные участки в искомом для тех стиле.
Юра снимал чердачную мансарду, превратив ее в мастерскую. Многочисленные чертежи, рисунки, наброски в художественном беспорядке заполоняли пространство небольшой квартиры: пол, стены, стол, подоконники, шкафы, полки и полочки… Иногда он писал картины маслом, мечтая устроить свою выставку в Манеже или, на худой конец, в ЦДХ.
Он любил писать меня обнаженной, требуя, чтобы я не шевелясь, лежала, анатомически разложенная на синих шелковых простынях, приобретенных специально для этой декоративной цели. Когда мое тело покрывалось от холода и неподвижности пупырышками и занемевало, он вкрадчиво подходил к старому проигрывателю, в раздумье перебирал виниловые пластинки в потертых картонных конвертах, доставал одну, разглядывая ее в узком луче света, прокравшегося через плотную, видавшую виды жаккардовую занавеску, протирал от пыли рукавом длинной художнической хламиды, заляпанной несмываемыми пятнами красок, и медленно насаживал ее на предназначенный штырь. Так же неторопливо нацеливал иглу, стараясь попасть на начало дорожки или определенную песню, включал и, дождавшись первых звуков искомой мелодии, подходил ко мне. Невесомо проводя испачканными в краске пальцами по моему телу, он рисовал нем узор за узором, выдумывая только ему одному видимую картину…
Эти пальцы, чуткие, нервные, немного удлиненные пальцы прикасались к самым чувствительным точкам, отыскивали такие потаенные эротические места, о существовании которых я до той поры и не подозревала, эти пальцы заставляли меня биться в животном оргазме, содрогаться в яростном зверином наслаждении, рычать и выть, выплескивая инь навстречу его ян, врывающемуся в мое лоно с торжеством победителя именно в тот кульминационный момент, когда это мыслилось сумасшедше необходимым. Он любил медленно, неторопливо проводить языком по моим соскам, прикусывая их зубами, щекотать пупок, спускаться к бедрам и, добравшись до клитора, терзать его невыносимыми ласками. Вопль, вырывавшийся непонятно из чьей глотки: «Черт подери – дери – дери!» многократно отражался эхом от стен и множился и множился в сознании, заставляя все быстрее и торопливее устремляться навстречу друг другу.
