Стеша в первое мгновение растерялась и испуганно смотрела на Кольку, потом опустила глаза и увидела его подвернутые сапоги, к которым прилипли рыбьи чешуйки, холодно поблескивающие от луны.
— Тю…ю, спятил, что ли? — наконец сказала она, чувствуя, как краска заливает лицо, и часто мигая коротенькими ресничками. — Кто же так предложение делает?
— А я делаю, кто же еще, — совершенно беспечно ответил Колька, поставил ведро на тротуар и решительно обнял притихшую Стешу. А луна мерцала и вздрагивала в ведре, на дне которого лежали золотистые караси.
5
Прошел еще месяц. На деревенских огородах поднялась зелень, вошла в силу и цвет. Воздух затуманился от зелени, обмяк и пьянящим дурманом плыл вечерами над селом.
После работы Колька помог матери выйти на улицу и усадил в кресло, которое специально смастерил для нее… Екатерина Павловна сильно щурилась от солнечного света и растерянно смотрела вокруг себя. Красота земли поражала ее до невозможности, и она всякий день долго привыкала к ней, тревожно перебирая длинными пальцами тесемки своей любимой цветастой кофты.
Колька суетился рядом, поправляя подушку и мешая Екатерине Павловне сосредоточиться в себе.
— Да угомонись ты, — притворно сердилась она насмотрела на сына добрыми глубокими глазами. — Хорошо мне, ничего больше не надо.
— Пузатку хочешь? — спрашивал Колька мать, смеялся и бежал на огород, где долго выбирал самую большую морковку сорта «Пузатая-Ельцовская». Он тщательно обтирал ее шелковистой ботвой, а потом еще и полой пиджака.
Екатерина Павловна легонько надкусывала морковь и невольно в смущении улыбалась, потому что видела себя в эти минуты босоногой деревенской девчушкой.
— Пойду «поросят» проведаю, — ухмылялся Колька и шел на огород к квадратику с редиской.
Потом появлялась Настенька. Всякий раз она осторожненько подкрадывалась к Екатерине Павловне, розовыми от солнца ладонями прикрывала ей глаза; и тоненько пищала: «Ау…у». И каждый раз Екатерина Павловна поддавалась на эту игру и встревоженно спрашивала: «Господи, кто же это пришел?»
Настенька загорела и вроде бы взрослее стала. Черты ее лица как-то неожиданно заострились, и обнаружилось, что у нее хорошенькое, по-лукавому смышленое личико.
Она садилась на маленький стульчик рядом с Екатериной Павловной и бойко рассказывала:
— Сегодня ваша Лушка пришла, препротивная тетечка, и давай критику разводить. Мол, и стены после нас неровными стали, и потолок мы полосами намазали, и вроде бы вообще работать не умеем. Ну, мы ей и предложили показать, как надо делать. Как она раскричалась, как расшумелась: «Что вы понимаете?! Я еще в войну свое отработала». А сама толстая, как дебаркадер.
