— А что это за штука — клапанный спонтан?
— Кто тебе сказал?
— Неважно. Вы мне объясните, я пойму.
— Понимаешь, воздух прорвался в плевральную полость. Образовался клапан — воздух туда поступает, а выдохнуть она не может. К сожалению, моя стенокардия привязала меня к креслу. Будь добр, сядь! Мне довольно трудно задирать голову.
Костя уселся верхом на стул, помолчав, сказал:
— Григорий Наумович, вы не замечали такой странной закономерности: дураки и подлецы редко болеют, а как хороший человек, так обязательно какая-нибудь хворь проклятая навяжется.
— Почему странной? Дураки, ясное дело, тоже болеют. Но в основном ты прав: порядочные люди чаще болеют (когда Григорий Наумович хотел кого-нибудь похвалить, он говорил — «это порядочный человек»). Видишь ли, друг мой, это объясняется тем, что порядочный человек уязвимее, он острее все воспринимает. И не только это, он вдобавок еще всегда тяжелее груз на себя взваливает. Ему больше и достается. Жизнь его чаще бьет. Вот ты когда-нибудь задумывался над тем, у кого больше врагов: у обывателя или у порядочного человека? Так если хочешь знать: у порядочного человека всегда больше врагов. А почему? — Григорий Наумович замолчал, уставившись своими выпуклыми глазами на тысячу раз виденные корешки книжных переплетов.
Сидели, каждый размышляя о своем.
— Костя, хочу тебе предложить, — нарушил первым молчание Григорий Наумович. — Наш техник уходит на пенсию. Не занять ли тебе его место? Рентгеновскую аппаратуру ты знаешь. Из тебя получится первоклассный рентгенотехник. Безусловно, сейчас тебе не до того, но ты подумай об этом. Ты меня понял?
— Ладно, — равнодушно отозвался Костя. — Ну, я пошел, — сказал он, срываясь с места.
…Он ходил по дорожке вдоль веранды: тридцать шагов туда, тридцать — обратно. Потом сел прямо на землю.
Сон подкрался незаметно. Проснувшись, Костя испугался: как она?
Стояла предутренняя, всегда чего-то выжидающая тишина. В посветлевшем небе догорала бледная звезда, словно растратившая за ночь весь свой жар. Темные кусты и остролистый ясень, казалось, тоже прислушивались к тому, что делается там, за верандой. Там было тихо. Мелькнула страшная догадка, и от нее медленно стало цепенеть все тело. Он не мог дать себе отчета, сколько сидел вот так — не шевелясь: минуту или час, пока не услышал осторожные шаги.
— Костя, — тихо окликнул голос Анны Георгиевны.
Сделав невероятное усилие над собой, он сбросил эту противную, цепкую тяжесть и поднялся.
