— Ну, я к себе. — Григорий Наумович потер рукой худую щеку, глянул на Анну выпуклыми глазами, со склеротическими прожилками на желтоватых белках, и сказал: — Ее вылечила бы радость — величайший эликсир жизни.
— Вы говорили — труд, — напомнила Анна.
— Дорогая, вы же знаете: одну и ту же болезнь у каждого человека надо лечить по-своему.
…Перед приемом больных Анна обычно минут десять проводила в своем кабинете — в полном одиночестве, просматривая истории болезни.
Как-то одна больная с возмущением сказала: «Мой врач заявила мне, что она отменяет мне паск, а сама и не назначала его. Разве врач имеет право забывать?»
Анна понимала, большой беды не будет, если больная неделю станет принимать вместо фтивазида тубозид, но, если больной потерял доверие к своему врачу, ему у него лечиться бесполезно.
Вот почему перед тем, как взглянуть в лицо больного, она должна была вспомнить о нем все, даже то, что не записано в истории болезни.
Но сегодня она достала, в который раз, только одну историю болезни. Ася Владимировна Арсеньева, 24 года. Что у нее случилось? Надо разузнать. Но как?
Анна так углубилась в свои мысли, что не заметила, как вошла Мария Николаевна.
— Доктор, больные ждут, — сказала она.
Однажды ее новая коллега, Жанна Алексеевна Зорина, сказала: «Врач — копилка человеческих страданий». Ну, нет. Она, Анна, с этим не согласна. Семен Николаевич ее радует. Сухонькие ручки святого с иконы мирно покоятся на коленях. Он старомодно ее благодарит: в отдельной палате ему так хорошо. Он и чувствует себя много бодрее.
…Вечером она спросила Асю:
— Панкратова, это та маленькая женщина, которая всегда к вам приходила? Кажется, она завуч вашей школы?
— Нет, второй школы, где я раньше работала.
— Она ваша приятельница?
— Она мой друг. — Дрогнули ресницы, что-то еле уловимое мелькнуло в уголках губ, и снова лицо Аси стало неподвижным, замкнутым.
Панкратова отозвалась подробным письмом. «Самое ужасное, — писала она, — заключается в том, что Ася до сих пор считает его поступок благородным… Не она, а он жертва, он, видите ли, всем готов пожертвовать, все принести на алтарь искусства. Он бросил на этот алтарь не только любовь, но и ее жизнь».
В первый же день своего дежурства, после тихого часа, Анна зашла к Асе в палату.
— Я недовольна вами, Асенька, — проговорила Анна, присаживаясь к ней на кровать, — сегодня вы опять ничего не ели. Так вы никогда не поправитесь.
— А зачем? Мне все равно.
— Ася, я все знаю, — осторожно сказала она. — Я понимаю: вы его любите. Но пройдет время: и вы поймете — он недостоин вашей любви. Оставляют близкого человека в беде только ничтожные люди…
