Анна взглянула на Вагнера. Он сидел, прикрыв глаза рукой.
Мария Николаевна шепнула Анне:
— Видали, какие мы хорошие.
— У меня такое чувство, как будто я проглотила кусок мыла, — ответила Анна и услышала голос Спаковской:
— Анна Георгиевна учтет наши замечания. А теперь, товарищи, действительно, пора за работу.
Раздосадованная всем случившимся, Анна нарочито крупно шагала, не обращая внимания на увязавшегося за ней Журова.
— Вы злитесь на этого железобетонного Мазуревича? Ей-богу, не стоит. Людей надо принимать такими, какие они есть. Нельзя обижаться на курицу за то, что не поет соловьем.
— Отсюда не следует, что за это я должна уважать курицу.
— Курица несет яйца. Без Мазуревича санаторий пропал бы.
— А как же другие санатории?
— А ну его, этого Мазуревича, ко всем чертям. Лучше скажите мне, что вечером делаете?
За спиной чей-то запыхавшийся голос сказал:
— Сергей Александрович, познакомьте же меня с новым доктором!
К ним подбежала молодая женщина в белом халате. Из-под докторской шапочки кокетливо выглядывали кудряшки. Все в ней мелко: вздернутый носик, круглые глазки, маленький ротик.
Журов сразу весь как-то поскучнел и вяло проговорил:
— Виктория Марковна Кулькова. Рекомендую говорить «очень приятно» не в начале, а в конце знакомства.
«Так это она вела моих больных до меня», — вспомнила Анна.
Вика натянуто улыбнулась. Анну покоробил пренебрежительный тон Журова, и она насмешливо произнесла:
— Простите, но у вас странная манера навязывать свое мнение.
Журов, вдруг вспомнив, что его ждут в рентгеновском кабинете, свернул в сторону.
Вика, сделав несколько шагов, остановилась:
— Сергей Александрович, подождите, — окликнула она Журова, — у меня к вам один вопрос.
— Ну, что еще? — грубовато отозвался он.
Анна ускорила шаг и все же услышала его раздраженный голос и ее торопливый, захлебывающийся.
«У них роман», — подумала Анна. Мысль эта была почему-то ей неприятна, и, поняв это, она рассердилась на себя. Собственно, какое ей дело до них? И до этого железобетонного Мазуревича?
Все, что тебя тревожит, что угнетает, ты должна оставить за дверями палаты. Больные ничего не должны прочесть на твоем лице: ни сомнения, ни обиды, ни усталости и, наконец, ни простого недовольства.
В палате одна Лариса Щетинко.
— Где остальные? — спросила Анна. — Ах, да! У нас сегодня банный день. — И, повернувшись к Марии Николаевне, сказала: — Они новенькие. Я попрошу вас — объясните им: в баню можно сходить и попозже.
