— Послушайте, мы все сочувствуем вашему горю, но нельзя же быть такой жестокой — вы битый час говорите Анне Семеновне о смерти.
Манефа вздернула рыбий профиль:
— Я жестокая?! А вы бессердечная женщина! Правду говорят, что судьи давно совесть продали, — сказав это, Манефа поспешно ретировалась.
— Нет Зойки, она бы ей всыпала по первое число! — возмутилась Шурочка.
— Ну и злая, — вздохнула Рита.
— За такие слова привлекать надо. Давайте напишем общее заявление, — предложила Пелагея Тихоновна.
— Нет уж, пожалуйста… — Екатерина Тарасовна брезгливо передернула плечом.
Ася отправилась к главврачу. Нельзя же всем молчать — нужно принять какие-то меры.
Главврач — тучный, начинающий стареть мужчина, в очках в золотой оправе, вежливо выслушал ее, а потом сказал:
— Милая девушка, вы поступили к нам лечиться и не обращайте внимания на пустяки. Не пустяки? Возможно. О павловском учении, надеюсь, мы знаем не меньше вашего. Извините, но я спешу на прием.
Он встал.
Утром на обходе Римма Дмитриевна сказала Асе:
— Будем вас готовить к операции.
Ася испуганно взглянула на врача.
— Мне Анна Георгиевна ничего про операцию не говорила.
— Она думала об этом. Но вас надо было сначала подготовить — подлечить.
Ася вспомнила Петровича.
— Нет, нет!
Римма Дмитриевна покачала головой.
— Пусть вас не тревожит то, что недавно было. Там был тяжелейший процесс. У вас другое дело.
Они не настаивают. Пусть Ася посоветуется с родными.
В пятницу будет расширенная консультация.
Агния Борисовна, услышав от Аси об операции, разволновалась.
— Конечно, соглашайся, Асенька. Надо идти на все, лишь бы быть здоровой.
Теперь свидания со свекровью оставляли у Аси тревожный осадок. Агния Борисовна кляла докторов, а заодно и всю медицину и часто повторяла:
— Как же это я просмотрела!
Вечером стало плохо Пелагее Тихоновне. Она лежала с кислородной подушкой.
Пятая палата провела ночь беспокойно.
Ася засыпала, просыпалась и снова засыпала. И каждый раз, открыв глаза, видела очень белое, страдающее лицо Пелагеи Тихоновны и около ее кровати — Римму Дмитриевну.
На другой день обход начался с опозданием. Пелагея Тихоновна дремала. Разговаривали шепотом. У Риммы Дмитриевны под глазами синяки, развившиеся локоны прямыми прядями то и дело выбивались из-под шапочки. Она уже не улыбалась, но в пятой палате ее встречали улыбками.
Настала пятница. Вся палата напутствовала Асю: «Ни пуха, ни пера».
У дверей, за которыми должна решиться ее судьба, Ася вспомнила слова Зойки: «Посадят тебя, а все врачи — штук десять сидят вокруг и смотрят на тебя, как удавы на кролика».
