Ася сунула записку под подушку и легла лицом к стене.
На другой день после обхода сестра Варенька, взяв Асю под руку, повела в кабинет врача.
— Скоро вам разрешат ходить в столовую и кино, — сообщила Варенька.
— Да? — равнодушно отозвалась Ася.
— Присаживайтесь, Ася Владимировна, — Анна Георгиевна приветливым округлым жестом показала рядом с собой. Она сидела за столом, заваленным папками с рентгеновскими снимками.
Асе все больше нравилась Анна Георгиевна. Ей казалось — настоящий врач (теперь про себя она делила врачей на две категории: настоящие и ненастоящие) таким и должен быть. Как много значит внимательный, полный пытливой доброжелательности взгляд! Не может у нее всегда быть хорошее настроение, но в ее тоне и жестах никогда не уловишь и тени раздражительности. Конечно, это от умения владеть собой. (Вот ей, Асе, научиться бы). И разговаривает Анна Георгиевна с каждым больным по-разному: с одним громко шутит, как бы приглашая всех в палате принять участие в веселом разговоре, с другими говорит тихо, доверительно. Рвалась вот так наедине поговорить с Анной Георгиевной, но сейчас, после записки Юрия, просто немыслимо на чем-то сосредоточиться. Он должен был уехать. Но ведь он знает… Нет, чур, себя не жалеть.
— Ася — ваше полное имя? — Повторила свой вопрос Анна Георгиевна.
— Да.
— Ваши родители никогда не болели туберкулезом?
Ася помедлила с ответом.
— Не знаю…
— Они живы?
— Нет.
— Давно умерли?
— В сорок втором.
— На фронте?
— В ленинградскую блокаду.
— Вы ленинградка?
— Была. Стала сибирячкой.
— С кем вы жили после смерти родителей?
— Я воспитывалась в детском доме. Доктор, скажите, — Ася взглянула прямо в широко поставленные голубые глаза. — Скажите, пожалуйста, я… у меня… я могу вылечиться?
Анна Георгиевна не отвела глаз от Асиного, требующего только правды, взгляда.
— Вы, наверное, уже знаете, какой процесс был у Зои Петровой?
— Знаю. И мне тоже будут делать операцию?
— Ну, сейчас еще рано судить. Сначала поисследуем вас. Вы ведь не лечились антибиотиками. А при свежих заболеваниях антибиотики очень помогают.
— Мне долго нужно здесь лежать?
— Самое меньшее четыре месяца.
— Четыре месяца! — ахнула Ася.
— Не меньше. Конечно, к больничной обстановке трудно привыкать…
Ася с внезапно вспыхнувшим ожесточением воскликнула:
— Разве можно привыкнуть к этим стенам? К этим отвратительным запахам?! Я не могу, не могу привыкнуть и не хочу. И потом… Привыкнуть смотреть на чужие страдания, — Ася неожиданно для себя расплакалась. — Я теперь такая рева стала, — проговорила она, безуспешно пытаясь унять дрожь в голосе.
