Что такое горы, вершины, холмы?
Что такое здание, дом, пригород, город?
Что такое собственность, лес, граница, страна?
Что такое справедливость? Кому принадлежат все эти деревья, птицы, дороги, море, нефть, деньги, кто пожинает плоды наших трудов?
Я пытаюсь понять. Но ничего не понимаю. Ничего не решаю.
Ты идешь, выставляя себя на показ окружающим, ты не анализируешь и не высказываешь свои суждения, но откровенно задаешь вопросы.
Ты пытаешься увидеть.
Ты пытаешься описать.
Ты хочешь писать. Путевые заметки?
Ты хочешь писать и путешествовать одновременно.
Но вряд ли это возможно.
Мы не можем изменить общество. Мы можем изменить только самих себя.
Мы не можем изменить язык, мы можем только сопротивляться, бунтовать, критиковать. Я сопротивляюсь.
Мне всегда хотелось разоблачать язык силы, язык, который мы используем и которым злоупотребляем. Я всегда хотел жить иначе, по-другому, не так, как меня воспитывали. С самого детства я бунтовал и поступал не так, как от меня ожидали. Я всегда стремился делать то, что сложнее. Я отвергал то, что проще и легче, выбирал сложные и недостижимые цели.
И чего же я достиг? Ничего. У меня никогда не было работы, я так и не смог обзавестись домом и семьей. Стабильный доход мне тоже не светит.
Что поделаешь. Вот я и сижу в арендованном доме, слушаю цыганскую музыку: «Фанфаре Чиокарлиа», «Тараф де Хайдук», я слышал их композиции в Фёрде, на фестивале народной музыки.
На сцене десять цыган, аккордеон, цимбалы, скрипка-феле и флейты.
Темп нарастает. Цыганская музыка подхватывает и вовлекает в пляс.
Какая цыганская свадьба без этих ярких платьев, а музыка словно хочет сорвать с нас одежды! Прочь пиджаки, туфли, платья! Долой свадьбу, бросай работу, продавай дом и — в путь!
Я снова слушаю музыку, уже в Румынии, она звучит на кассете, в раздолбанной колымаге, на которой мы с Нарве едем из Сигишоары. С нами едут две сестры — учительницы из цыганского села.
Трубы и тромбоны, кларнеты и рожки, корнеты и тубы — адская музыка захватывает нас и доводит до исступления. На заднем сиденье мы выпиваем и горланим песни. Но румынские сестры останавливают машину и инструктируют нас, как вести себя в цыганских семьях. Просто диву даешься — кто сочинил все эти романтические мифы о цыганах? Встречаешь настоящих цыган, и все твои благодушные иллюзии насмарку. Новые впечатления обретают форму и вытесняют старые. Впрочем, и те и другие одинаково поверхностны и эфемерны.
Но в памяти вновь и вновь всплывает эта деревушка, эти картонные развалюхи вместо домов, непролазная грязь дорог, вопиющая нищета в самом центре Европы. Разве можно жить так, как живут цыгане? А ведь я всегда воображал, что у меня с цыганами много общего — бездомность, безденежье, чувство изгнания и одиночества. Но нет, оказывается, наши с ними понятия бедности и бездомности не совпадают. Мы слишком разные, чтобы понять друг друга.
