Ему и в голову не пришло сократить длинный путь, заставив Рыжего перейти на бег. Это значило загнать его до смерти.
Ночью он шел пешком, ведя за собой махрийца на поводу, чтобы верблюд набрал сил перед походом под палящим солнцем. На второй день он разорвал в клочья пустые мехи и высосал последние капли из их влажной кожи. На третий день он уже не мог держаться в седле. Собрав последние силы, он спешился и укрылся в тени, которую отбрасывало огромное тело Рыжего, — вокруг не было ничего, кроме песка и мелких камней. А когда-то здесь были горы и скалы. Долго глядел он на пустыню — голую, открытую взору, словно разжатая ладонь. Вдруг вдали замаячил, заплясал перед глазами мираж… Он вспомнил о море.
Полная тишина кругом, все во власти жестокого солнца. Даже мухи не вьются над безжизненным телом газели, привязанным к седлу. Губы пересохли, глотка одеревенела. Сердце маленьким комочком притаилось неизвестно где.
Мысль явилась мгновенно, из небытия, заставив его содрогнуться: «Рыжий!»
Осталось только одно: убить Рыжего и напиться его крови. Он заставил верблюда опуститься на колени, связал ему уздечкой передние ноги. Сделал он это с поразившей его самого решимостью. Безумное это чувство мгновенно подчиняет рассудок во имя желания выжить… желания выжить… Всего лишь один… один глоток крови… больше не нужно. Он потрепал махрийца по шее. Рыжий откинулся, потянулся губами к руке хозяина. Поцеловал ее, словно благословляя. Потом гордо вскинул голову, устремив взгляд к горизонту — туда, где плясал мираж, — и замер, покорный судьбе.
Не в силах вынести этой муки, старый кочевник рухнул на раскаленную землю.
Он попытался подняться и снова упал лицом вниз, в ноги Рыжему. Руки ушли в раскаленный песок — словно ужаленный тысячью жал, он выдернул их. Обвел глазами вокруг — ничего! Он больше не видел бескрайней пустыни, не видел миража. Что-то мелькало, кружилось перед глазами — серые, мутные пятна. Он вдруг вспомнил. Глоток крови! Она вольется в его вены, вернет ему жизнь… жизнь… жизнь… Цепляясь за Рыжего, туарег немного приподнялся, ухватился за шею верблюда. Обнял его. Рыжий мирно жевал свою жвачку и чмокал губами. Сейчас же! Нельзя больше ждать!
Шея верблюда была открыта и словно ждала, когда в нее вонзится нож.
Он сунул руку в мешок. Ножа не было. Он поискал в кармане, за поясом… Пропал… Потерял… Забыл… Где? О аллах! Он забыл нож там, где сдирал шкуру с газели.
