— Если случится, что ценой формального вероотступничества можно будет сохранить жизнь, я разрешаю тебе это, Верующий, — мягко сказал епископ и, сделав шаг к коленопреклоненному воину, возложил на его склоненную голову сухую и легкую старческую руку свою. — Ты понял меня? То же передай от моего имени своим людям… Но не сейчас, а тогда… Ты понимаешь, когда… Верующие могут бороться за свою жизнь любыми путями, когда оружие будет выбито из их рук. Клянитесь и лжесвидетельствуйте, но не раскрывайте тайны. Вот мой завет. Мы же, Совершенные, должны будем принять муку. Иначе все вы, кто только останется в живых, утратите веру в душе своей, и дети ваши, и дети детей ваших останутся глухими к зову истины. Только костром своим поддержим мы пламя наших пещерных факелов.
А теперь иди, рыцарь. Вели заделать амбразуры и пробить новые — никаких иных перестроек я не разрешаю. Если суждено дожить нам до великого дня солнцестояния, мы встретим светило, имя которому Добро, так, как велят нам наши священные свитки… А людей своих обрадуй, что караван с золотом и самоцветами благополучно прошел. Папа не получит наших сокровищ. Даже если и падет Монсепор, вера не погибнет. Она будет тайно гореть невидимым факелом в неведомых подземельях, пока не настанет время выйти на солнечный свет, перед которым все людские огни только тень. Еще можешь сказать, что близится помощь, не называй лишь сроков, чтобы не было отчаяния, если помощь вовремя не поспеет… Хозяин Юссона уже отправил нам сыр, мед, пшеницу и масло… Не знаю только, послал ли он еще и людей. И если послал, то сколько? Десять? Двадцать?..
— Каждый человек дорог, — сказал комендант, поднимаясь с колен. — У меня всего сотня профессиональных военных. Остальные — дети, женщины, старики. Совершенным же закон не позволяет браться за оружие.
— Да, рыцарь, для нас оно — олицетворение зла.
— Неужели нельзя освободить на время хотя бы некоторых Совершенных от их обета, Наставник? Ввиду крайней опасности? Я знаю многих молодых поэтов, математиков и астрологов, которые готовы… Я даже осведомлен, что они сами хотят просить вас…
— Я откажу им, Мирпуа, откажу. Сколько можем мы еще противостоять десяти тысячам крестоносцев, охвативших нас смертельной петлей?
— До конца, Наставник, как велит нам долг…
— Так. — Епископ сделал коменданту знак приблизиться. — Именно до конца, как велит нам долг! — И уже тише, словно кто-то мог их услышать: — А как ты думаешь, когда он придет, конец-то? Насколько нас еще хватит?
