Агафья коротко вздохнула. Молча, кивком головы, пригласила Прокопа в избу. Тот ненадолго задержался у саней и в избу вошёл, нагруженный двумя мешками.
– Муки вам привёз, – сдавленно, отдуваясь, сказал он и сбросил свою ношу у печи. – Солонины, пшена… Масло вот тут… примешь, что ль?
– Спасибо, Прокоп Матвеич, – помолчав, сказала Агафья. – Девки-то у меня просвечивают уж. Верно, грех такое говорить, только отмучился Данило и меня мучить перестал. Ведь всё из дома в кабак перетаскал… прости, господи, его душу грешную, – она перекрестилась. Несколько минут молчала, словно задумавшись. Молчал и Прокоп. С улицы доносилось яростное скрипение лопаты: Устинья раскидывала снег.
– Сердита уж больно, – мотнул Прокоп головой на улицу.
– Вестимо… – Агафья отошла поправить свечу у чёрного образа в углу. Не поворачиваясь к гостю, сказала: – Ты на сына не греши. Может статься, и впрямь не он…
– Он, Агафья, некому больше, – сквозь зубы, мучительно выговорил Прокоп. – Знал я, что без стыда растёт, но что до такого доживу – и в страшном сне не видал… И что за отродье, господи прости… Вот она – кровь-то порченая! Барская!
Агафья молчала, глядя тёмными неподвижными глазами в бревенчатую стену.
– Вот что я ещё просить тебя хотел, Агаша, – чуть погодя медленно выговорил Прокоп. – Коль откажешь – без обиды, сам всё понимаю… только вот не отдашь ли Устьки своей за моего Антипа? Всю голову мне продолбил, с самых Святок житья от него нету…
Агафья недоверчиво посмотрела на Силина. Криво усмехнулась углом растрескавшихся губ.
– Неужто не побрезгаешь, Прокоп Матвеич?
– Дура ты, Агашка, была и осталась! – вспылил Прокоп. – И говорить с тобой не можно!
– Понятно, что дура, – со вздохом согласилась Агафья. – Коли б не дура была, нешто б…
Прокоп впился острым взглядом в её лицо, весь подался вперёд – но Агафья больше не произнесла ни слова. Чуть погодя, словно раздумывая, молвила:
– Дать мне за ней нечего, Прокоп.
– Да кто с тебя спрашивает! – просветлел лицом Силин. – Соглашайся, Агашка, о дочери подумай! Ей хоть житьё будет, у нас, слава господу, пока достаток держится…
Агафья тоскливо усмехнулась.
– Что я-то… Я-то бы со всей радостью… Хоть бы одну на сытость пристроить… – глубокая морщина перерезала её переносье. – Да ведь, может, не пойдёт она. Знаешь её, девка нравная.
– Ты – мать, тебе за неё решать.
– Ну, уж не будет того! – отрезала Агафья. – Я её нудить не стану! Ей и так на свете несладко! С ней силой-то, Прокоп, нельзя… В кого она такая уродилась – не пойму, вот тебе крест истинный… Данило – тот, упокой господь душу его, хуже студню говяжьего был… Я – так и говорить нечего, сам, поди, помнишь всё… А Устька – кремень девка! Ещё много горя через это примет, помяни моё слово.
