Чистке предшествовала основательная подготовительная работа. «Работа» в большевицком значении слова всегда означала доносы и провокации. Моего друга вызывали в комиссию по чистке и сказали, что он останется в ВУЗе, если даст обвинительный материал на пять человек, указанных поименно. В течение недели набралось громадное количество доносов. Работник ГПУ, руководивший чисткой, говорил коммунисту, бравшему у меня уроки немецкого языка:
— Мы никогда не думали, что образованные люди могут в такой мере заниматься этим грязным делом. Мы привыкли, что прислуга доносила, но что студенчество пойдет по этому пути… Это черт знает что!
Это было не «черт знает что», а плоды системы, для которой доносы — одно из условий ее существования. Чекист, скорее всего, преувеличивал количество доносчиков и, изображая возмущение, запугивал. Продажных было меньшинство.
Учеба прекратилась почти совершенно, все говорили только о чистке, бегали по городу, по станицам и деревням доставать бумаги, документальные подтверждения об отказе от отца и матери… Кто-то, переступив границу порядочности, писал донос.
Коммунисты чувствовали себя как рыба в воде. Помилуй Бог, такой праздник доносов и морального падения даже большевикам не так часто удавалось устраивать! Они вдруг сделались центром внимания взволнованной беспартийной черни и взирали на нее со снисходительной улыбкой олимпийцев.
В комиссию входил представитель от ГПУ студент Васильковский, по слухам, сын инженера, опустившийся тип, кокаинист, член революционной ячейки, имеющий на совести не один десяток расстрелов, вдобавок занимавшийся воровством в студенческой среде: «Васильковский пришел, смотри в оба». Другой был студент от ячейки, чистейшее дитя большевизма, лишенный какого бы то ни было понятия о морали и этике.
Третьего не помню. От профессуры входил ректор, а иногда и кто-нибудь из профессоров, присутствие которого было чисто формальным. Он проверял только академическую успеваемость, что якобы также входило в обязанности комиссии. Я знал студентов-коммунистов, к моменту чистки не сдавших ни одного зачета, но благополучно ее прошедших.
Я ждал свой черед. Шансов на благополучное прохождение чистки было мало. Документов, что я не служил у белых, у меня не было. Подложную бумагу, выданную сербами в 1920 году, я уничтожил при переправе через Днестр. Да и была она на настоящую фамилию.
Один студент, симпатичный «хохол», как мы его звали, большой шутник, говорил:
