«Мама, — сказала Джози, — я уже побывала на том Эвересте. Становиться мачехой мне не привыкать».
«Но тогда все было иначе. Эти дети помладше и не очень-то послушные».
«Мы сделаем все вместе, — решительно проговорила Джози. Она провела рукой по своим волосам — удивительному потоку медного цвета, который так гармонировал с ее внешностью. — Я люблю его. Он любит меня. Мы справимся с детьми вместе…»
…В этот момент Клер, младшая дочь Мэтью, сидящая напротив Элейн, спросила:
— Что это?
— Что, дорогая?
— Это, — сказала Клер и ткнула вилкой в пиццу.
— Это оливка, — проговорила Элейн.
Клер уронила вилку.
— Фу, какая гадость. Я не съем это. Она похожа на жука.
— Тогда отложи оливку в сторону, — сказала Элейн, — и доешь остальное.
— Я не могу, — ответила Клер. — Не могу. Ведь оливка была там.
Напротив сидели Руфус и Рори. Рори хватал пиццу руками, Руфус ел равномерно, механически жуя, не глядя никуда, кроме своего блюда.
На тарелке Элейн лежала небольшая горка спагетти под соусом из лосося и укропа. Она не испытывала ни малейшего желания есть это. Она повернулась к Бекки, дочери Мэтью, сидевшей по другую сторону стола. У той нос походил на кнопку или на крошечную рождающуюся луну, а ногти на обеих руках оказались покрашенными черным лаком. Пицца на тарелке перед Бекки лежала абсолютно нетронутой.
— Ты не ешь? — спросила Элейн. Она хотела добавить «дорогая», но слово как-то само собой застряло в горле.
— Нет, — ответила Бекки. Ее правая рука потянулась к карману грубого жакета.
— Ты не проголодалась?
Бекки бросила на нее быстрый взгляд. У девочки были поразительные глаза — ясные и синие, как дельфиниум.
— Я на диете, — сказала она.
Карен, сестра Мэтью, старалась избегать встречаться взглядом со своим отцом. Он вел себя не респектабельно — пил слишком много, кричал фальшивые ликующие фразы через весь стол, пытаясь (почти успешно) скрыть то, что здесь следует быть матери Мэтью. Она отсутствовала — отказалась прийти на свадьбу. А вдобавок еще и устроила многочасовой грандиозный скандал, который завершился тем, что она заперлась утром в день свадьбы в своей спальне.
— Я не могу вытащить ее оттуда, — сказал отец Карен. — Даже не пытался. Эта неприязнь, идущая из-под двери, подобна черному дыму. Да там хоть топор вешай!
У Карен болела голова. Она только-только отработала восемь смен ночных дежурств по уходу за пожилыми людьми. Карен настолько устала, что, по большому счету, ей было все равно, кто на ком женится. Она вяло подумала о семнадцати годах супружеской жизни Мэтью и Надин, о том постоянном потоке оскорблений в адрес Надин, который обрушивала на невестку мать Карен. Поводами оказывались внешний вид, отсутствие навыков ведения хозяйства, неверные (в понимании свекрови) политические взгляды и неуемное студенческое рвение невестки воспринимать новые веяния, новые мысли и новые проекты. «И когда она, наконец, прекратит свои игры и, черт возьми, заработает хоть немного денег?»
